Они без больших осложнений обогнули второй каскад, за которым началось такое сильное течение реки, что пришлось налечь на весла, дабы придать лодке необходимую скорость.
На расстоянии, не превышающем ста ярдов, золотоискатели застигли врасплох молодого лося, который подошел к воде напиться, но они не обратили никакого внимания на эту прекрасною дичь. Во-первых, они не желали тратить на нее час, а, во-вторых, медвежатины было еще так много, что не имело никакого смысла запасаться лишней пищей.
Через два часа пейзаж снова резко изменился. Опять близко подошли берега, опять профиль их стал подыматься к небу и нее теснее сжимать и без того узкое течение, и как-то незаметно наши золотоискатели снова очутились в мрачном, сером и тихом ущелье, которое давило и угнетало путешественников.
На высоте тысячи или более футов они увидели густой лес, состоящий почти исключительно из красных сосен, которые перебрасывали свои могучие ветви с одного берега на другой и еще больше омрачали ущелье и пенившиеся воды.
Несмотря на то, что по другую сторону скал, вероятно, сверкало еще солнце, здесь было темно, как ночью. Моментами казалось, что в горле ущелья застряла мрачная, жестокая, подлая смерть.
Родерик и Ваби бросили свои весла, и только Мукоки по-прежнему не выпускал из рук руля и неотрывно следил за тем, чтобы пирога держалась твердого курса. В могильных сумерках, объявших все вокруг, лица золотоискателей казались мертвенно-бледными и страшными. Бронзовый загар Мукоки и Ваби потерял свои яркие краски.
Вдруг донесся какой-то посторонний шум, который в первую минуту производил впечатление шепота в ветвях. Но шепот этот быстро превратился в резкий вздох, от которого заколыхались все деревья на вершинах гор.
Могучее дыхание ветра то усиливалось, то замирало, и болезненному слуху могло почудиться, что где-то кто-то трепетной рукой перебирает струны чудесной эоловой арфы. Но звук, который услышали наши друзья, не имел ничего общего с ветром. Он был совершенно самостоятельным и непрерывно дрожал в воздухе. Если иногда и казалось, что он слабеет, то через минуту он становился вдвое, втрое сильнее и, монотонный, правильный, неугомонный, вибрировал без конца.
Никто не говорил ни слова, но у всех на уме была одна и та же мысль. Наконец Мукоки прервал молчание:
— Я полагаю, что это третий каскад! Вот что!
Родерик и Ваби, сердца которых колотились, как пленные птицы, кивком головы подтвердили эту догадку. На этот раз они не издали бесполезных криков и не потрясли воздух громовым «ура». Час был слишком торжественным для того, чтобы заниматься подобными пустяками.