По всей лодке заревели клаксоны погружения. Одновременно взвыла и сигнализация столкновения.
— Мы уходим под лед, чтобы избежать столкновения с айсбергом, — объяснил свои действия Горов.
Жуков побелел.
— Но ведь эта гора может уходить метров на сто восемьдесят вглубь. Да хоть на двести — под ватерлинией!
Сердце бешено заходилось, во рту мгновенно пересохло. Никита Горов выговорил только: — Знаю. И не уверен, выкрутимся ли мы.
* * *
Злобные порывы ветра неустанно молотили в стены домиков фирмы «Ниссан». Заклепки, скреплявшие металлические листы стенок, только крякали и трещали. Могучие потоки остывшего много ниже нулевой температуры воздуха громко стенали.
Ничего сколь-либо заслуживающего внимания Гунвальд так до сих пор и не нашел, хотя за время пребывания на складе он уже покончил с раскопками в шкафчиках Франца Фишера и Джорджа Лина. Если хоть кто-то из них скрывал склонности к убийствам или хотя бы отличался от остальных меньшей уравновешенностью или какой-то ненормальностью, в личных вещах он, этот умеющий скрывать свои изъяны человек, ни единого намека на то не оставил.
Гунвальд передвинул корзину к шкафчику Пита Джонсона.
* * *
Горов знал, что у других народов бытует расхожее представление о русских как об унылых, мрачных, вечно чем-то озабоченных людях. Конечно, невзирая на все историческое невезение, оборачивавшееся неизменной склонностью подпадать под власть по-звериному жестоких правителей и до трагизма порочных идеологий, это было далеко не так — уже потому, что и этот стереотип, подобно всякому иному обобщению такого сорта, был весьма далек от правды. Русские и смеялись, и общались, и ссорились, и влюблялись, и совокуплялись, и напивались, и валяли дурака точно так же, как это свойственно делать всем людям всех времен и народов, всегда и повсюду. В большинстве своем те люди на Западе, которые учились в университетах, читали Федора Достоевского, а кое-кто пытался даже углубляться в сочинения Толстого, и вот из этих-то художественных произведений и почерпнули они свои мнения о современных россиянах. Однако попади каким-то чудом некий иностранец в рубку управления «Ильи Погодина» в эту самую минуту, и он не обманулся бы в своих ожиданиях: перед ним были бы те самые русские, которых он себе воображал: угрюмые физиономии, все мрачные, брови насуплены, глаза потуплены долу, явственен глубокий пиетет перед судьбой — и уж точно, покорность грядущей неминуемой участи.
Наконец были получены окончательные данные о повреждениях: ни единая выступающая деталь субмарины не деформирована; ни капли воды не просочилось вовнутрь обшивки судна. Удар ощущался сильнее в носовой четверти судна; в других каютах и отсеках столкновение едва заметили. Но сильнее всего пострадал отсек с торпедной установкой, что находился двумя ярусами ниже рубки управления. Хотя, если судить по сигнализации, особенного ущерба сотрясение все-таки не причинило и непосредственно лодке ничего не грозило. В корпусе лодки, похоже, появилась какая-то вмятина, а то и не одна. Деформации были замечены рядом с кормой и по штирборту, у самого «носа» лодки, в непосредственной близости от плоскостей погружения, хотя те, похоже, не пострадали.