В поезде, идущем в Калининград, он проспал всю ночь. Покачивание вагонов и ритмичный стук колес о рельсы, надеялся Никита, подарят ему крепкий, глубокий, без сновидений сон. Но надеялся зря: он просыпался дважды, с именем сына на устах, со сжатыми кулаками, в холодном поту.
Самое страшное горе для любого человека — пережить собственное дитя. Рушится весь природный порядок вещей.
Второго января он вывел «Илью Погодина» в открытое море, предстояло выполнить секретнейшее задание по электронному шпионажу. Из похода они вернутся только через сто дней. Горов готовился провести четырнадцать недель в глубинах Северной Атлантики и рассчитывал, что этого времени хватит, чтобы как-то стряхнуть с себя все еще мучившее его горе и непреходящую вину.
По ночам Ника продолжал посещать его, проникая через многотонные и многометровые толщи соленой воды над лодкой, преодолевая темные морские просторы и добираясь до самых недр души своего отца, мучая его одним и тем же вопросом, на который нечего было ответить:
— Почему ты бросил меня, папа? Почему тебя не было рядом, когда ты мне был так нужен? Почему ты не приходил — мне было так страшно и я звал тебя? Я тебе не нужен, папа, да? Я не нужен тебе? Почему ты не помог мне? Почему ты не спас меня, папа? Почему? Почему?
* * *
Кто-то тихонько стучался в дверь каюты. Но, подобно тому, как еле слышная нота отдается раскатами благовеста в пустоте внутри бронзового колокола, так и этот вежливый стук отзывался негромким, но внятным эхом в крошечной каюте.
Горов вернулся из прошлого и поглядел поверх фото в серебряной рамке.
— Кто там?
— Тимошенко. Разрешите войти?
Капитан отложил фотографию и отвернулся от стола.
— Входите, лейтенант.
Дверь отворилась.
— Мы получили ряд сообщений, которые необходимо предоставить лично вам для ознакомления.
— О чем?
— Касательно ученых экспедиции Организации Объединенных Наций. База у них называется станцией Эджуэй. Вспомнили?
— Разумеется.
— У них, кажется, неприятности.
Харри Карпентер закрепил стальную цепь в карабине, а карабинный зажим накинул на полукольцо, приваренное к раме снегохода сзади.
— Ну, теперь нам бы еще чуточку везения.
— Держит, — сказал Клод, подергав цепь. Он стоял на коленях рядом с Харри, спиной к ветру.
— А я и не боюсь, что она порвется, — в тон ему сказал Харри, устало вставая на ноги и потягиваясь.
Цепочка и впрямь выглядела слишком изящно — такую мог бы изготовить какой-нибудь ювелир. Но она выдерживает больше полутора тонн груза: ее испытывали на разрыв, подвешивая к ней тысячу восемьсот кило. Потому цепи придется как нельзя лучше справиться с поставленной задачей, тем более что под рукой все равно нет ничего получше.