Весть о том, что у Соломенцева на борту находится какой-то начальник из Министерства сельского хозяйства, который будто бы в воздухе закатил истерику с требованием изменить курс и лететь чуть ли не в Москву, уже каким-то образом разнеслась по всему аэродрому. Подозреваю, что это дело рук Гонтового. Он из-за своих больных почек уже два раза спускался с вышки. Как только из-за болезни его списали с летной работы, а это было лет десять назад, Иван сразу же махнул на себя рукой и почти перестал лечиться.
Наверное, нет зрелища более печального, чем старый списанный летчик. Я сознательно говорю о «старом списанном» летчике. Не потому, что во мне поднимается слепая возрастная солидарность. Нет... Просто за тридцать лет моей жизни среди авиаторов я сотни раз видела, как молодые ребята, ушедшие с летной работы, пережив какой-то момент растерянности, сравнительно быстро находили себя в других специальностях, шли учиться, женились и начинали жить заново, твердо зная, что впереди у них очень много времени.
Старые летчики, как правило, оставались на аэродромах. Они становились начальниками отделов перевозок, диспетчерами, инструкторами на тренажерах, заведовали складами... Новые должности и незнакомая работа были им неприятны и унизительны. Двадцать пять лет, проведенные за штурвалом, приучили их к мысли, что в авиации все, кроме воздуха, второстепенно и несложно. И теперь, когда им самим приходилось заниматься этим самым «второстепенным», они терялись, страдали от собственного неумения, попусту расходовали массу сил и никак не могли понять, почему у них на новом месте ничего не получается. Они же отлетали по двадцать пять лет!..
Иногда от отчаяния наши старики пускались во все тяжкие: начинали водку пить, покидали семьи, уходили к двадцатилетним девчонкам — словом, любыми способами пытались остановить свое уходящее мужчинство.
Потом все налаживалось. Не у всех, но налаживалось... Возвращались в свои дома, начинали чувствовать вкус к новой работе; водка и девчонки незаметно вытеснялись охотой и рыбалкой, нескончаемыми спорами о преимуществе подвесного мотора «Вихрь» перед стационарным «водометом».
Все вроде бы приходило в норму. Даже налет какого-то равнодушия появлялся, отстраненного спокойствия, благополучия. Но это все неправда! Ни того, ни другого, ни третьего. Просто к ним, уже не летающим, возвращалась профессиональная привычка — умение держать себя в руках. И я знаю это лучше, чем кто бы то ни было! Я это по их голосам, когда они в воздухе, выучила. Сколько я этих голосов слышала! Как они запрашивают погоду, условия посадки, как докладывают о грозовом фронте, о загоревшемся двигателе, об оторвавшейся лыже, о заходе на вынужденную, о том, что его сбили и он сейчас будет прыгать. Или о том, что ему не удается выпрыгнуть...