— Для чего?! Для чего все это нужно? — вдруг зло прервал Куприна Пильский. — Сначала мы тупо гадим под себя, а потом сами же тыкаемся носом в собственное дерьмо, чтобы лишний раз убедиться, что мы попросту омерзительны!
Заикин ничего не понял и вопросительно посмотрел на Куприна. Саша Диабели расхохотался. Пильский готов был уже оскорбленно вскинуться, но Куприн спокойно положил свою руку на руку Пильского и сказал:
— Ничего, Петя... Я верю, что не теперь, не скоро, лет через пятьдесят, но придет истинно русский писатель, вберет в себя все тяготы и всю мерзость этой жизни и выбросит их нам в виде простых, тонких и бессмертно-жгучих образов. И все мы скажем: «Да ведь это все мы сами видели и знали, но мы и предполагать не могли, что это так ужасно!»
— Но мы-то, мы — сегодняшние, при чем тут?! — крикнул Пильский. — Мы-то кому нужны? Кому нужны мы?
Заикин погладил Пильского по плечу и ласково сказал:
— Ну, будет тебе, Петр Осипович... Авось и мы на что-нибудь сгодимся.
Пильский зло стряхнул руку Заикина:
— Ты-то всегда, во все времена будешь нужен! Не в цирке — так в кабаке вышибалой! А мы, со своими метаниями, философийками, попытками психоанализа... Со своей отвратительной интеллигентностью, назойливым проникновением в душу ближнего... Кому все это нужно, я вас спрашиваю?! Когда любая пошлая бабенка-гастролерша чуть ли не в обморок падает от собачьего пароксизма при виде вот этих идиотских мускулов! — Пильский презрительно ткнул пальцем Заикина в грудь. — И готова предать все на свете, лишь бы...
— Ах, вот оно что! — захохотал Куприн. — Ну, слава Господи!.. А ведь я, грешным делом, подумал, что ты взволнован судьбой всей русской интеллигенции. А ты только про себя?
— Слушайте, слушайте! — закричал Саша Диабели. — Давид возжелал женщину. Женщина предпочла Давиду Голиафа. Давид решил, что своим отказом женщина оскорбила в его лице все интеллигентское племя Давидово...
— Замолчи, мерзавец! — крикнул Пильский и угрожающе встал.
— Александр Иванович... — взмолился Саша Диабели. — Объясните ему, что время дуэлей давно прошло и он может просто схлопотать по морде!
Куприн хохотал, а Заикин смотрел на Пильского жалостливо и участливо.
Из-за соседнего столика поднялся грузный высокий херсонский помещик и, пьяно покачиваясь, попытался пройти между Заикиным и соседним столиком. Верзила-помещик не смог протиснуться в узком проходе и тогда вдруг так сильно ударил Заикина тростью по спине, что трость сломалась.
— Подвинься, хам! — прохрипел помещик.
Все были ошеломлены. И только Петр Пильский, маленький, тщедушный и озлобленный, вскочил и бросился на огромного помещика. Но Заикин вовремя перехватил Пильского и негромко сказал ему: