С тех пор ни разу в жизни не надел он зимнего пальто, ни одного дня не начал, не обтершись мокрым полотенцем, отказался от сладостей и сдобы; он выработал для себя правила жизни и никогда не изменял им. Правила были суровы, и, быть может, призрак Рахметова витал перед мысленным взором юноши, как перед взором тысяч других юношей тогда. Николай спал на жесткой койке, укрывшись грубым шерстяным лоскутом, обходился парою брюк да потертым пиджаком, питался картофелем, не потреблял спиртного и, как Рахметов, имел единственную слабость — не сигары, он не курил — крепкий чай. Любил, считал целебным напитком. Все. Других слабостей иметь он себе не позволял.
Как «политический» он проходил по делу Александра Ульянова. Однако принадлежность к заговору с целью цареубийства доказана не была (и он действительно не был к тому причастен) — ответ держал за распространение прокламации «К обществу», составленной Ульяновым. Прокламации хранились в его квартире, но при обыске жандармы их не нашли. Приговор был сравнительно мягок: три года ссылки.
Вот почему Александр Петрович Карпинский, с которым Погребова познакомили после отбытия наказания и долгих поисков работы, не мог душевно не пожалеть его... У Александра Петровича к тому времени было множество учеников, но этот, пожалуй, самый необычный. «Карпинский просматривал, — вспоминал Погребов, — неукоснительно все печатавшиеся статьи в корректуре и всегда делал весьма ценные и интересные замечания. Каждому из авторов он давал чрезвычайно четкие объяснения и большей частью сообщал их также мне как секретарю Комитета и техническому редактору его изданий. И вот эти-то почти ежедневные собеседования с Александром Петровичем и его разъяснения по целому ряду весьма разнообразных вопросов расширяли мои знания по геологии и давали такую школу, такую возможность учиться у Карпинского, какую вряд ли кто-либо другой имел».
Библиотека Геолкома состояла теперь из тысяч томов на десятках языков и стараниями Никитина доведена была до образцового порядка, но этот порядок надо было поддерживать; ежедневно поступали из разных стран бандероли с книгами и отправлялись в разные страны русские издания; все следовало фиксировать, заносить на карточки. Переписка Геолкома росла из года в год и требовала внимательной проработки. Погребов читал корректуру «Трудов» и «Известий», но брался также, чтобы заработать немножко денег, править корректуры монографий геолкомовцев, брался за переводы, чертежи...
Вскоре Геолком доверяет ему самостоятельные исследования — и он изучает устья рек Русской равнины, входит в особую комиссию, которой поручено отыскать источники водоснабжения столицы, нужды которой в питьевой и технической воде все возрастают. Домой возвращается едва к шести часам, к обеду — время, когда собирается вся большая семья; отобедав, удаляется в комнату свою, ложится на кожаный диван, подкладывает под голову кожаную подушку (на этом диване до конца дней своих будет спать, на нем и смертный час встретит) — отдыхает до одиннадцати вечера, потом встает к чертежной доске, которая заменяет письменный стол... Работает до четырех ночи.