— А вам? — с любопытством поинтересовался Репьев. — Что вы там сверлите столько суток подряд! Делаете модель ледокола «Ермак» в натуральную величину?
— Я благоустраиваю находящуюся в моей собственности жилплощадь, — высокопарно заявил Славкин. — И вы мне не можете этого запретить.
— Запретить не могу. Но помешать — запросто.
— Не надо нам угрожать! — взвизгнула Тамара. — Мой муж сверлил, сверлит и будет сверлить!
— Потом пеняйте на себя, — пожал плечами Репьев и захлопнул дверь у них перед носом. — Ну и типы, — пожаловался он приятелям, которые сервировали стол, как в ресторане — с салфетками и хрустальными фужерами.
— Это не таксист? — спросила Лайма, появляясь в гостиной. — Куда же он подевался?
Она надела шорты, доходившие ей до колен, и трикотажную рубашку-поло, в которой она выглядела хрупкой, как подросток. Влажные волосы собирать в пучок не стала, а распустила по плечам, окончательно добив этим впечатлительного Репьева.
— Я очень рад, — признался он, подойдя к ней поближе, — что вы сохранили мою визитную карточку.
Лайма хотела честно признаться, что она тоже рада, но тут снова позвонили в дверь.
— Теперь уж это точно таксист! — воскликнула она и пошла вслед за хозяином к двери.
Однако это оказался не таксист, а высокий человек с волнистой шевелюрой, которая вся была странным образом зачесана на один бок. Человек был в костюме, галстуке-бабочке и клетчатых тапках.
— И что? — гневно спросил он, вскинув подбородок. — Долго вы будете портить Вагнера вашим идиотским постукиванием?!
— Послушайте, Макар, это невыносимо! — ответил Репьев. — Если я хочу послушать Вагнера на ночь, я надеваю наушники. Ваш рояль, к сожалению, в наушники засунуть нельзя. Поэтому вы должны думать о том, в какое время вам заниматься вашими… гаммами, С этим нужно что-то делать…
— Вы невежественный чурбан, — высоким голосом сообщил Макар. — С настоящей музыкой ничего нельзя сделать!
— Зато что-нибудь можно сделать с музыкантом, — рассердился Репьев. — Вот поиграй еще на ночь глядя, увидишь, что будет.
— И поиграю! — с вызовом заявил Макар и помахал указательным пальцем в воздухе. — Никто мне не запретит.
В этоу момент наверху опять взвыла дрель, и разговаривать стало невозможно. Музыкант гордо удалился, махнув полами пиджака, похожими на ласточкины крылья.
— Юр, иди, а то все остынет! — позвал Латышев. — Лайма уже рассказала нам о том, как вы познакомились.
«Интересно, какова ее интерпретация событий?» — подумал Репьев и уже сделал шаг от двери, как звонок прозвенела третий раз.
— Бывают дни, — крикнул он через плечо, — когда я начинаю подумывать о домике в деревне, о вишневом садике и собственных курах…