Строители оказались ребятами покладистыми и добрыми, и даже с крестьянами сошлись быстро, хотя некоторым бывшим колхозникам и не нравилось, что уж очень часто они крестьянских баб случайно руками задевают.
В другую ночь идущим пришлось пережить немного испуга, потому как настигнуты они были конным отрядом красноармейцев. Уже и бабы плакали, и крестьяне, да и сам Архипка-Степан готовился к худшему, когда завязался с красноармейцами совсем не вражеский разговор. Оказалось, что нагнал их отдельный красноармейский отряд по поимке беглых сельских учителей. Комиссар, у которого был список беглых этого уезда, хотел было устроить проверку всем окруженным, но тут завязалось сразу несколько бесед меж крестьянами и простыми красноармейцами, которые в сути своей, да и по рождению тоже, крестьянами были, и когда красноармейцы услышали про Новые Палестины, не захотели они больше беглых учителей ловить. Тоже задумались, как им дальше жить. И зря комиссар кричал, призывая их к бдительности и дисциплине и размахивая большим маузером, все равно красноармейцы долго медленно думали над своею судьбою и жизнью. А когда комиссар стал уже расстрелом всем угрожать, один из красноармейцев взял и пульнул ему в ногу, чтобы не вопил и не мешал думать о будущем. Комиссар свалился с коня и жалобно матерился, но на него уже не обращали внимания. Тогда он снова хотел выстрелить из маузера, но приклад у маузера был тяжелый, и неудобно было комиссару лежа стрелять. Поэтому положил он маузер у себя под боком и задумался о боли в раненой ноге. А тем временем строители подсказали красноармейцам, как правильно все разрешить, и те тоже провели голосование, в котором только один комиссар не участвовал. И тоже все были «за», а значит сразу же они присоединились к хвосту идущих и стали как бы охраной всего шествия. Один только красноармеец отстал на минуту — спрыгнул с коня, перевязал комиссару ногу, чтобы кровь зря не лилась, и снова на коня вскочил, чтобы догнать идущих к справедливости.
Так и получилось, будто целый народ в Новые Палестины шел: и крестьяне, и плотники, и Красная Армия, и ангел, и сельская учительница — светловолосая девчушка, которой ангел помогал нести тяжелую стопку книжек, и главный дезертир, и, конечно, Архипка-Степан, которому всеми воздавалось столько уважения, что он не только потолстел за это время, но и очень часто подвыпившим был.
— Эй, ты, ангел, подымайся! — затормошил ангела за плечо главный дезертир.
— Темнеет уже! Идти будем!
Ангел протер глаза, приподнялся на локте и огляделся по сторонам. Зеленое травяное днище оврага, еще совсем недавно заполненное людьми и их животными, было теперь почти пустым, за исключением, может быть, двух-трех старух, заканчивавших завязывать свои вещи в небольшие узлы.