Павел подошел, посмотрел на председателя Хулайбы. Тот был обвязан с ног до головы тонкими ремешками из оленьей кожи. Он что-то мычал, но понять его было трудно.
Ваплах уже разговаривал с только что приехавшими людьми. Потом он обернулся к Добрынину.
— Они говорят, что русский человек Цыбульник на снежной машине удрал, а русского человека Полторанина связали и в городе оставили. Он хороший человек, он ни разу «бурайсы» не говорил.
— Бурайсы?! — повторил Добрынин и задумался — ведь это был пароль для базара, сообщенный ему комсомольцем. — А что это слово значит?
— Убью, — ответил Ваплах.
Павел сделал шаг назад и с опаской посмотрел на урку-емца.
— Ты чего? — спросил он.
— Нет, «бурайсы» на местном языке означает «убью», — объяснил Ваплах. — Это слово такое, человек Кривицкий это слово очень любил.
— Ну и пароль! — Добрынин покачал головою и посмотрел на лежащего Кривицкого с большою справедливою злостью.
Старик Абунайка, хлопотавший вместе с другими около идола, вдруг подошел к Добрынину.
— Начинать можно, — сказал он. — Суд готов.
— Ну так начинайте! — разрешил Павел.
Несколько местных мужчин, а были они все как на подбор низкие, коренастые и, судя по всему, довольно сильные, подошли к саням, подняли Кривицкого и отнесли под столб, опустив его там на подготовленный квадратный костер.
Только теперь Добрынин понял, какое наказание приготовил для Кривицкого Абунайка, и он подошел к старику.
— Вы что, сжигать его будете? — спросил.
— Ага, — старик кивнул. — Очень много зла русский человек Кривицкий сделал, семь человек убил, один народ совсем из-за него пропал… надо сжигать…
Конечно, думал Добрынин, такого преступника надо убить. Но что-то в Павле протестовало против такого вида казни, и он, снова отыскав возле костра старика, подошел к нему и спросил:
— А может, у вас есть другое наказание, ну такое, чтобы тоже смертная казнь, но только без огня?
— Есть, конечно, — кивнул Абунайка. — Летняя, сейчас никак нельзя. Земля твердая, ледяная совсем.
— А что это за летняя? — больше из любопытства, чем из надобности поинтересовался народный контролер.
— Ну если кто-то убил человека или священного медведя, то его вместе с убитым надо в одной яме живым закопать.
— Да, — Добрынин посмотрел на коричневую твердую землю под ногами. — Это не подходит. Ну ладно, начинайте.
Абунайка крикнул что-то своим людям, они отошли от кострища, на котором лежал связанный Кривицкий. Потом один совсем молодой парень поднес к лицу председателя Хулайбы кружку с молочной водкой, влил ее в рот ему, а потом полил тарасуном волосы Кривицкого.