— Только с работы вернулась, — оправдывался за нее секретарь. — Доярка она, встает ни свет ни заря, вот и устала, конечно.
Вечер наступил быстро. Ясное дело, пили они с секретарем, но не молча и угрюмо, как пили люди раньше, до революции, а живо и с разговорами, так, чтобы польза развитию человеческому от этого была. Жена у Коваленкова отличалась хорошим нравом и послушностью, а когда зашел разговор о животноводстве — так и свое мнение вставила, что очень понравилось Павлу. Сказала она, что ему, как контролеру, при проверке животноводческих хозяйств необходимо будет проверять наличие чистоты на рабочих местах доярок и особенно чистоту их рук, потому как некоторые руки моют только после работы, а коров за вымя берут грязными руками, а ведь коровы тоже чистоту любят и у таких доярок потом доиться отказываются.
Утром с непривычки у Павла побаливала голова, но заботливый секретарь поднес ему стакан крепкого рассола, и сознание у гостя прояснилось.
Одевшись, он выглянул на улицу, где сияло солнце и, природа все еще бодрилась, несмотря на приближение похолоданий. Прямо за воротами стоял чистенький черный автомобиль. В кабине у руля дремал водитель, одетый в коричневую кожанку.
— Это за вами! — из-за спины донесся голос Коваленкова, — Спозаранку прислали, шофер, бедный, даже не выспался.
— Ну тогда пускай поспит… — проговорил Павел, которому не очень-то хотелось покидать гостеприимный дом, да и тревожило его то, что на неизвестное время покидал он родные места и свою семью. И хоть понятна была необходимость происходящего, но внутри все-таки сидел у него маленький такой человечек, для которого чувство ответственности было чужеродным и который любил жену: Маняшу сильнее Родины, за что и попадало ему в мыслях от Павла очень часто, если не сказать, что почти каждый день. Вот и теперь обозвал Павел этого человечка внутренне таким словом, какое еще ни разу вслух не произносил. И затих человечек, замолчал, притаился, обиженный.
А на улице сияло солнце. Погода была беспредельно оптимистической, полностью созвучной времени. Вышел Добрынин во двор и пошел прямо к машине.
— Счастливо! — крикнул ему в спину секретарь, стоявший на пороге своего дома.
Дезертир Сергуньков, путаясь в своем новом странном одеянии, брел по ночному лесу. В душе он был спокоен, зная леность своих бывших сослуживцев из отдельного красноармейского отряда по поимке беглых колхозников. Однако безветрие лишило лес его привычного шума, а тишина, наступившая взамен, настораживала, и особенно было неприятно Сергунькову слышать, как трещали под его ногами ветки. Каждый раз после такого треска замирал бывший красноармеец на месте, беспрестанно крутя головой по сторонам. Но вокруг, в подсвеченном луной полумраке, стояли лишь неподвижные стволы деревьев, которые порою тоже пугали, потому как казались притаившимися врагами.