Броуди задумчиво покачал большой головой.
— Да, правда, я не дал тебе времени рассмотреть ее подробно. Как жаль, что я пришел так рано. Мне следовало дать тебе еще хоть десять минут.
Он нарочно подхлестывал свое воображение, бередил себя с темным, бессознательным садизмом, помня лишь одно — что чем больше он терзает себя, тем больше терзает и сына. Чем яснее он видел, что сыну мучительно вспоминать о своем безобразном поведении, тем упорнее возвращался к этой теме.
— Парень, — продолжал он, — я невольно восхищался, видя, как смело ты наступал на нее. Впрочем, она, конечно, не могла бы ни в чем отказать такому храброму кавалеру. Можно было подумать, что ты дерешься с мужчиной, так ты схватил ее!
Мэтью не выдержал. Он дошел до последнего предела мучений и, положив на стол голову, в которой стучала сотня молотков, разревелся, как ребенок, причитая сквозь плач:
— Отец, убей меня, если хочешь, мне все равно. Убей, и кончено, но, ради бога, перестань меня мучить.
Броуди смотрел на него с горькой подавленной злобой. Он рассчитывал насмешками раздразнить сына до того, чтобы тот снова на него кинулся, тогда он доставил бы себе удовольствие избить Мэтью до потери сознания. Но надежда эта не осуществилась. Он видел, что сын слишком слаб, жалок, испуган, чтобы можно было его довести до нового взрыва. И с внезапно вспыхнувшим возмущением он наклонился вперед и всей ладонью отвесил тому звонкую пощечину.
— Вот тебе, мерзкий слюнтяй! — крикнул он громко. — В тебе меньше храбрости, чем в овце!
Исчезли ирония, сарказм, тонкие насмешки, и ярость пенилась, вздымалась в нем, как разбушевавшееся море, лицо его потемнело от бешеного гнева, как темнеет небо, затянувшись грозными тучами.
— Ты посмел коснуться моей женщины! Ты поднял руку на меня! На меня!
Мэт устремил на него жалобные, молящие глаза.
— Не гляди на меня! — заревел Броуди, как будто сын совершил святотатство. — Ты не достоин поднимать глаза выше моих сапог. Каждый раз, как я на тебя смотрю, мне плюнуть хочется! Вот тебе, вот, вот тебе! — И с каждым словом он молотил кулаком по голове Мэтью, как по пустому бочонку, стукая его о стол. — Боже, — воскликнул он с отвращением, — что ты за человек? Голова у тебя звучит, как пустой барабан. Неужели ты только в пьяном виде способен постоять за себя? Неужели у тебя в крови нет ни капли гордости? Неужели ты не гордишься тем, что ты наследник такого имени?
И, окончательно рассвирепев, он схватил Мэта за плечо, поднял, как тряпичную куклу, и поставил на ноги.
— Чего ради я теряю тут время с тобой? Ты пойдешь домой! Я сам сведу тебя туда. Я должен доставить тебя в сохранности твоей мамаше, спасти из этого дома разврата — здесь совсем не место для сына такой благочестивой женщины.