Однако, когда она подумала о его отъезде, лицо ее почему-то затуманилось. И даже тогда, когда она, вымыв пол, села к столу чинить одежду Несси, мысли о Ренвике не оставляли ее. Он сказал, что ее жизнь должна вместить целую галерею картин, но в настоящее время вся ее галерея состояла из одной лишь картины: его портрета. Кухня, раньше такая грязная и запущенная, сияла теперь безупречной чистотой. Такой же безупречный порядок царил во всем доме. Ее главная работа на сегодняшний день окончена. А между тем она не в состоянии ни сесть за книгу, ни заняться или развлечься чем-нибудь другим, как он советовал, — она способна только сидеть и думать о нем. Нет, это просто невероятно!
Правда, что касается развлечений, возможности у нее были довольно-таки ограниченные. Хотя ее возвращение не вызвало никакого волнения на поверхности жизни города, она все же избегала людей, и в последнее время у нее вошло в привычку выходить из дому только после наступления сумерек. Один-единственный раз отступила она от этого правила — когда ездила в Дэррок на могилу, в которой были похоронены вместе Денис и их ребенок. Тот же самый поезд мчал ее в Дэррок, по тем же улицам звучали ее унылые шаги, но на вывеске «Погребка» красовалась уже другая фамилия, а доктор, к которому она обратилась в тот день ее последней печальной поездки в Дэррок, также исчез во мраке неведомого, послушный зову судьбы. Стоя на коленях у могилы (находившейся на склоне Дэррокского холма), Мэри не испытывала бурного прилива горя, только тихую печаль, рожденную, главным образом, мыслями о ребенке, лежавшем здесь, так близко и вместе с тем навеки разлученном с нею. Казалось странным, что тельце этого ребенка, такое трепетно-живое, так энергично шевелившееся в ее теле, теперь лежит зарытое в земле, навеки оторванное от тела матери.
Странно было и то, что она, мать, никогда не видела и уже никогда не сможет увидеть своего ребенка. Она лежала еще без сознания в больнице, когда ее мальчик, слишком рано появившийся на свет и простуженный в ту страшную ночь, умер, а она не знала этого и так и не видела его. Несправедливость судьбы к этому ребенку камнем давила душу Мэри в то время, как она поднималась с колен и затем шла с кладбища. Она верила, что наказана по заслугам, и покорно приняла наказание, но за что у ее ребенка отнято короткое счастье существования?
Садясь в поезд, чтобы ехать обратно в Ливенфорд, она сказала себе, что эта поездка — последняя, что больше она никогда не придет на могилу. И, когда поезд отошел от станции, сквозь туман ее тоски ей почудилась на перроне призрачная фигура — призрак Дениса, весело и бодро машущего ей рукой на прощанье, прощанье навеки.