И это был конец Ричарда Симмингтона. Я прежде всего бросился к Миген, оттащил ее от горелки и закрыл газ, но я видел и то, что Симмингтон трясется, как в лихорадке. Он даже не пытался защищаться. Он знал, что игра закончена и он проиграл.
Наверху я сел у постели Миген, ожидая, когда она придет в себя, а тем временем выговаривал Нэшу:
— Откуда вы знали, что с нею все будет в порядке? Это был слишком большой риск.
Нэш успокаивал меня:
— Да ведь всего-то и было три порошка снотворного в молоке на ее ночном столике. Ничего больше. Ясно ведь, что он не мог рисковать, пока надеялся, что все дело закончится арестом мисс Гриффит. Не мог позволить себе еще одну загадочную смерть в доме. Никакого насилия, никакого яда. Другое дело, если несчастная странноватая девушка горюет над смертью матери, а потом пойдет и откроет газ — что ж, люди скажут, что она всегда была немного ненормальной, а самоубийство матери оказалось последним толчком.
Я заботливо посмотрел на Миген:
— Что-то долго она не приходит в себя!
— Вы же слышали, что сказал доктор Гриффит? Сердце и пульс вполне нормальны — она просто спит и сама проснется. Доктор говорит, что сам часто дает такие порошки своим пациентам.
Миген пошевелилась и что-то пробормотала. Инспектор Нэш деликатно вышел из комнаты. Миген открыла глаза.
— Джерри!
— Что, дорогая?
— Хорошо у меня получилось?
— Как будто занималась шантажом от самой колыбели.
Миген снова закрыла глаза и прошептала:
— Вчера вечером… я написала тебе… на случай, если бы… если бы что-то вышло не так. Только я была уже очень сонная и не дописала. Посмотри вон там.
Я подошел к письменному столу. Неоконченное письмо лежало в маленькой потертой записной книжке Миген.
«Милый мой Джерри, — было там написано, — в школьной хрестоматии я читала сонет Шекспира, который начинается:
Ты моим мыслям как пища голодному,
Как летний дождик сухой земле.
И вижу, что люблю — таки тебя,
Потому что именно так я и чувствую…»
— Вот видите, — сказала миссис Калтроп, — как я была права, что пригласила все-таки знатока.
Я воззрился на нее. Все мы сидели в доме священника. Снаружи лило, как из ведра, а здесь в камине огонь; миссис Калтроп прошлась по комнате, взбила подушку, лежавшую на кушетке, а потом из каких-то только ей известных соображений положила ее на пианино.
— Что вы сделали? — спросил я удивленно. — Какого еще знатока? И что он, собственно, сделал?
— Это не был мужчина, — сказала миссис Калтроп и широким жестом показала на мисс Марпл. Старушка уже довязывала ту штуку из белой шерсти и теперь принялась за что-то другое, столь же непонятное.