— Да, но…
— Сядьте, господин Полоз… — Я опустил руку в карман. — Вот так, благодарю вас. Ваше присутствие здесь, надеюсь, остановит Карлушу в желании повторить фокус с рубильником…
— Какой фокус? — прошептал Полоз, нелепо проваливаясь в мякоть кресла.
— Тот, когда на пол дается напряжение. Чтобы материя стала неживой и поскорее исчезла. Не так ли?.. Вы не знали, что у нас с Петушком от рождения иммунитет на удары тока… — И я опять повернулся к Петьке: — Не бойся, Петушок. Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.
Никакой он был не зомби, не дубликат, не биоробот! Он был настоящий Петька! Изумленно вскинул мокрые ресницы:
— Откуда вы меня знаете?
— Потом объясню… Я про тебя все знаю.
Он опять прижался к стене: испуганно, недоверчиво.
— Правда, — улыбнулся я как можно добродушнее. — Абсолютно все. Даже то, что у тебя на левой лопатке «гусиная лапка»…
И тут я испугался: вдруг родинки нет? Шагнул к Петьке, потянул вниз край пледа на плече. Петька дернулся. Но я успел заметить — на острой лопатке гусиный след. И еще одно успел — самое главное! Коснувшись на миг горячего мальчишкиного плеча, понял окончательно, что Петька настоящий, живой и что никуда он не исчезнет!
А он, шарахнувшись, потребовал — все еще со слезинкой, но дерзко:
— Отдавайте мои штаны и рубаху! Я посмотрел на Полоза.
— Вы напрасно считаете, что… — начал лепетать он.
— Есть у вас одежда для мальчика?
— Ну… откуда же? В доме нет детей…
— Черт возьми! Хотя бы концертный костюм!
— Но они все в костюмерной… Если хотите, я пошлю Карлушу. Но это будет непросто, потому что…
— Если Карлуша сунется из дома, его пристрелят, — сообщил я. И вынул радиофон: — Юджин! Ты где?
— Только что подъехали. Я, Горский и Виктор. Войти?
— Пока не надо. Никого не выпускайте из дома. В силу некоторых обстоятельств…
— Ясно… — сказал он слегка растерянно.
— Мы скоро сами выйдем, Южик… — Я убрал радиофон, опять сунул «ПП» в брючный карман и скинул куртку. — Петушок, надень пока вот это. — Положил куртку ему на плечо и отвернулся. Спиной загородил Петьку от Полоза. Я ведь помнил, каким стеснительным был в детстве.
Полоз вдруг сказал, дрябло двигая подбородком:
— Зря вы все это. Он… то есть объект ваших забот… протянет не больше десяти минут. И… растворится в пространстве…
Я подошел, остановился перед ним. Между нами был низкий столик. Я уперся в полированное дерево кулаками. Сказал шепотом, сквозь зубы:
— Тогда и ты растворишься. Следом… Клянусь… Он понял, что я не шучу. Опять посерел…
— Впрочем, не бойся, — усмехнулся я, ощутив толчок ласковой печали. — Никуда Петька не денется.