Хотя, с другой стороны, разговоров о нашем прошлом мы не избегали. Наоборот. По вечерам Петька часто забирался ко мне на постель и требовал рассказать, «что было потом». То есть как я жил после того, когда он попал сюда.
Я рассказывал. Но больше уже о юношеских делах, об учебе в университете, потом о работе над Конусом. И о полете в «Игле». Про детство мы говорили осторожно. Я боялся упоминать о взрослых, с которыми мы жили тогда. Легко ли говорить о тех, кого нет! Особенно о маме…
И Петька о маме ни разу не спросил. Я не мог представить, что он про нее не вспоминает. Ясно, что он просто держал эту память глубоко в себе, горько понимая, что возвращение невозможно.
А насчет отца он однажды все-таки завел разговор: — Пит, удалось тебе тогда убежать к отцу?
— Убежать? Когда?
— Ну, я же собирался к нему сразу после того концерта! Значит, и ты! Разве не помнишь?
Я не помнил. Воспоминания о том концерте были у меня достаточно сбивчивые. А вообще-то бежать к отцу в Дмитров я собирался не раз, в горькие минуты. Не знал тогда, что отец умер еще в сорок шестом году, в дмитровском госпитале, от ран, полученных на фронте.
Об этом я осторожно и сообщил Петьке. И замер: вдруг сейчас он спросит и о маме? Но Петька только вздохнул:
— Значит, все было бы зря. И кораблик… — Но тут же встряхнулся. — Нет, не зря! Ведь Дорога все равно получилась…
Да уж, Дорога у него получилась. Такая, что длиннее некуда… Я взлохматил ему отросшую челку:
— Беги спать, Петушок. А то тетя Карина задаст нам…
Карину Петька слушался больше, чем меня. Она обращалась с ним весело, по-свойски. Иногда и покрикивала: если чересчур дурачился или допоздна засиживался у стереоэкрана. А один раз даже дала шлепка, когда Петух полез без спросу этот экран ремонтировать.
— Что за безголовое создание! Жить надоело? Знаешь, какое там напряжение?!
Он ничуть не обиделся. Только сказал гордо:
— Подумаешь. Меня никакой ток не берет.
— Балда ты, там же несколько тысяч вольт! — вмешался я. — Марш умываться и спать, курица растрепанная… — Ухватил его под мышку и потащил в ванную.
Петька дурашливо заболтал коричневыми босыми ногами. Как и многие здешние мальчишки, он привык гулять босиком. Тем более что все еще стояло лето.
3
Когда же начался наш разлад? Может быть, когда Петька притащил из школы сразу несколько «неудов» и я всерьез разозлился, а он сказал нахально:
— Подумаешь! Сам-то, что ли, отличником был?
— Ты вот порассуждай! Кончится тем, что выдеру!
— Сам себя, значит. Как унтер-офицерская вдова, — хмыкнул он. В школе они как раз проходили Гоголя.