— Неуместная ирония… Таисия Дмитриевна считает, что дружину надо сохранить, но прежние формы деятельности и, конечно, имя Павлика Морозова сейчас оставлять неуместно.
— А за что его так, Павлика-то? — вдруг спросил сосед Кинтеля, безобидный Бориска Левин.
— Неужели надо объяснять?! Он стал символом доносительства, которое в прежние годы было государственной политикой! А теперь, когда восстанавливают извечные моральные принципы…
— С нагайками, — сказал Кинтель, удивляясь тому, как тянет его на скандал.
— Помолчи, Рафалов! При чем тут нагайки? Я говорю про общечеловеческие нормы. Никогда нельзя предавать отцов!
— А детей?! Их можно, да?! — взвинтился Кинтель. Словно сорвалась пружина. — Отцам детей предавать можно?! — Теперь он помнил, как беспомощно и тоскливо смотрела вчера Регишка.
— При чем тут это?..
— А при том! — Кинтель подался за партой вперед. — Только и делают, что предают…
Артем Решетило (он, видать, часто слышал отцов-ские разговоры на такие темы) сказал обстоятельно:
— Сперва задурили парнишке голову светлым будущим… Это я о Морозове. Потом зарезали. Родственнички, за папу заступились. Потом сделали героем. А теперь поливают дерьмом каждый день. Великая страна сводит счеты с одним своим пацаненком…
«Дед так же говорил», — вспомнил Кинтель. Все почему-то притихли. Диана Осиповна кашлянула:
— Никто не спорит, гибель мальчика… и его братишки — это трагедия. Но нельзя же по-прежнему оправдывать неправое дело, за которое он погиб.
— Он погиб, потому что его предали, — сказал Кинтель.
И тут подал свой негромкий голос Бориска Левин.
— Афган — это тоже неправое. А солдаты, которых туда послали, разве виноваты?
— Может, их тоже как Павлика Морозова? — спросил кто-то с задней парты. — Всех подряд…
— Ты не сравнивай! — возмутилась Светка Левицкая, главная красавица класса.
И пошло:
— А почему не сравнивать?
— А в Южной Осетии по ребятишкам стреляют! Они-то при чем?
— А по телику казали, как в интернате воспитатели…
— А когда в дневник про всякое пишут, это доносительство или как?
— Нет, если взрослые про ребят, это пе-да-го-ги-ка…
— Тихо! Да тихо же, я вам говорю! — надорвалась Диана.
И стало наконец тихо. Но в этой тишине Алка Баранова задумчиво вспомнила:
— А в прошлом году физрук Ленчику Петракову ка-ак даст пинка. Тот заплакал и пошел к завучу. А физрук вслед кричит: «Иди, иди, доносчик! Павлик Морозов нашелся!» — И она опять быстро глянула на Кинтеля.
Тогда Кинтель сказал:
— Понятно, почему «Тараса Бульбу» изучают…
— Почему же, Рафалов? Изложи. — Диана Осиповна поджала губы и разомкнула опять. — Можешь не вставать…