Став взрослой, Мэгги Герберт опять его переиграла, ибо он еще не встречал другой такой женщины, красивой и совершенно безразличной к его чарам.
— Ох! Видел бы ты сейчас выражение своего лица! Неописуемое, просто неописуемое! — хохотала она.
Приподнявшись на локтях, Джереми серьезно поинтересовался:
— Ты рехнулась? Не понимаешь, что могла себе шею свернуть?
— Оно бы того стоило, — с удовольствием отозвалась Мэгги, продолжая смеяться.
Джереми чувствовал, как содрогается под корсетом ее тело. Мэгги Герберт — и корсет! Никогда бы не подумал.
— И все-таки не стоит бросаться на людей, — сурово произнес он. — Ты могла повредить себе что-нибудь.
— Ты никогда не понимал шуток, и все твое изысканное образование этого не изменило.
Отбросив с лица волосы, Мэгги приподнялась на локтях, отчего лиф платья эффектно распахнулся, представив взгляду Джереми великолепное зрелище за кружевными чашечками корсета, от которого он не смог отвести восхищенных глаз и блаженно млел, хотя согласно приличиям ему давно бы уже полагалось встать.
Мэгги сразу заметила, что глаза у Джереми, которые она всегда считала бесцветными, вовсе не тусклые, а прозрачно-голубые с серебристыми искорками и обращены совсем не на ее лицо. Проследив направление его взгляда, девушка увидела, что оторвавшая пуговица играла существенную роль: без этой крошки ее грудь просто вываливалась из белого муслинового платья.
Внезапно Мэгги затопил какой-то поток противоречивых чувств. Она сознавала, что положение было одновременно смешным и ужасно неловким. Лежать с голой грудью перед герцогом Ролингзом! Что скажет ее мать? Да и во взгляде Джереми ничего шутливого. Если у нее еще оставались сомнения, изменился он или нет с их последней встречи, то выражение его лица их рассеяло. Никогда ранее она не видела у него такого лица…
По крайней мере когда он смотрел на нее.
Подобные взгляды она замечала у незнакомых мужчин. В них было восхищение и нечто такое, что можно назвать только… вожделением.
Вожделение?
У Джереми?
Значит, это уже не детская игра. Ее придавил к земле не мальчик, а двадцатилетний мужчина. Она женщина… ну, почти… и пора бы ему подняться, черт его возьми, пока кто-нибудь не появился или не выглянул из окон дома.
— Слезай с меня, — проворчала Мэгги. Она хотела повернуться, однако не удержалась на локтях и снова опрокинулась на траву, чем лишь увеличила непристойность позы. Зато это позволило ей стянуть расстегнувшийся лиф.
Джереми, которому доставляло удовольствие смущение Мэгги, как бы равнодушно заметил:
— Кажется, ты потеряла пуговицу, Мэгги.