— Удалось тебе поговорить с отцом насчет поступления в парижскую Школу искусств? — спросила Пиджин.
— Нет, — огорченно отозвалась Мэгги. — Он в ужасе даже от мысли, что я сойду с британской земли без сопровождения. Меня тут же совратят, похитят, увезут в Марокко и продадут в рабство арабскому принцу.
— Мэгги! — Чашка Анны звякнула о блюдце.
— Право же, Мэгги, — поддержала дочь леди Герберт. — О чем ты говоришь? Твой отец ничего подобного не думает.
— Нет, думает. Папа сознает мои личные плотские влечения.
— Мэгги! — вспыхнула от стыда Анна. — Сколько раз я умоляла тебя не произносить в общем разговоре слова вроде… вроде… О, леди Эдвард, пожалуйста, не смейтесь. Вы этим лишь поощряете ее.
— Господи! — Пиджин вытерла слезы, набежавшие от смеха на ее зеленые глаза. — Мэгги, дорогая, ты не должна говорить подобные вещи. Кончится тем, что ты заработаешь репутацию…
— У кого? — презрительно сморщилась девушка. — У местных фермеров-арендаторов? Вряд ли им интересно, употребляю я слово «плотский» или нет.
— Разумеется, не арендаторам, Мэгги, — заметила леди Герберт, — а молодым людям.
— Каким молодым людям? Единственные молодые люди, которые здесь есть, пасут овец и, ручаюсь, знают о «плотском» все, что можно.
— Мэгги! — Анна готова была ущипнуть сестру, лишь бы та замолчала. К несчастью, ей мешал большой живот, а она по опыту знала, что в подобном общении с Мэгги нужна быстрота. Ущипнуть и увернуться от шлепка. — Ради бога!
— Но ведь это так и есть.
— Верно, дорогая, но тебе почти семнадцать. В этом году ты выходишь в свет, и молодым людям, которых ты встретишь во время своего первого лондонского сезона, неинтересно будет выслушивать разглагольствования относительно твоих… влечений…
— Вообще-то, — задумчиво перебила Анну Пиджин, — я не сомневаюсь, что им понравится слушать об этом, только не уверена, что Мэгги следует громко заявлять о…
— Вот именно, — обрадовалась Анна. — Прислушайся к словам леди Эдвард. Если ты собираешься найти в Лондоне мужа, ты должна вести себя как леди…
— Мне не хочется вести себя как леди, — пробормотала Мэгги. — Это означает целый день бездельничать и примерять туалеты, а вечерами слушать нудные разговоры дурацких баронетов.
— Зачем ты ковыряешь дерево? — воскликнула леди Герберт. — Немедленно сядь и выбрось эту грязную палку.
Мэгги уронила палочку, но не села, а прислонилась к ободранному местечку на стволе вишни. Она сама не знала, почему ей неодолимо захотелось выместить свое раздражение на неповинном дереве, но с другой стороны, лучше на дереве, чем на беременной сестре.