— Ты невозможен! — снова рассмеялась я. — Ты хоть когда-нибудь говоришь с женщинами просто так, без флирта?
— Но я не флиртовал, — запротестовал он. — Просто вел себя как положено. Проявлял учтивость.
«Меня не одурачишь», — глазами ответила ему я.
— Люси, ты такая красивая, — сказал он.
— А ты — трепло несчастное, — парировала я. — Тебе надо упреждающий знак носить, когда на улицу выходишь. Чтобы женщины знали, с кем имеют дело.
— Не понимаю, что я сделал не так, — сокрушенно вздохнул он.
— А знаешь, что там должно быть написано? — продолжала я, не услышав.
— Так что же, Люси?
— Осторожно, бабник.
Он распахнул передо мною дверь подъезда, и холодный воздух хлестнул меня по лицу, как пощечина.
Господи, тоскливо подумала я, переживу ли я этот вечер?
Мы приехали в ресторан, и нам навстречу вышел человек, печальнее которого я еще не встречала.
— Дмитрий возьмет у вас пальто, — с сильным русским акцентом сказал он.
Затем помолчал, как будто собираясь с силами, чтобы говорить дальше.
— А потом, — вздохнул он, — Дмитрий проводит вас к вашему столику.
Он вяло щелкнул пальцами, и минут через десять действительно явился Дмитрий — низенький, плотный мужичок в плохо сидящем фраке. Казалось, он вот-вот заплачет.
— Уотсон с группой? — скорбно, как плакальщик на похоронах, промолвил он.
— Простите? — не понял Дэниэл.
Я толкнула его в бок.
— Он имеет в виду нас с тобой. Ты ведь мистер Уотсон.
— Да? А, правильно, спасибо.
— Сюда, пожалуйста, — сипло шепнул Дмитрий.
Сначала он подвел нас к прилавочку, где мы вручили наши пальто очень красивой, но крайне уставшей от жизни молодой женщине. У нее были высокие скулы, матово-белая кожа, волосы цвета воронова крыла и застывшая в глазах вековая тоска. Даже тысячеваттная улыбка Дэниэла не вывела ее из меланхолии.
— Лесбиянка, — пробормотал он.
Затем мы проследовали за Дмитрием через весь ресторан в темпе, который ему, видимо, казался размеренным, а на самом деле просто очень, очень медленно, так что я все время дышала ему в затылок, пока наконец не наступила на пятку. Тогда он обернулся и наградил меня долгим взглядом — скорее горестным, чем гневным.
Несмотря на то, что сделала все возможное, чтобы сюда не поехать, я не могла не признать, что здесь было очень здорово: сверкающие канделябры, много красного бархата, огромные зеркала в золоченых рамах, пальмы в кадках. Весь зал гудел, звенел, молодые красивые люди смеялись, пили водку, роняли себе на грудь и колени черную икру.
Теперь я была несказанно благодарна Карен и Шарлотте за то, что они насильно облачили меня в золотое платье. Может, я и чувствовала себя не в своей тарелке, но, по крайней мере, выглядела, как полагается.