Он понимал их, потому что и сам был таким.
На крыльцо вышла Элли. Мэтт мгновенно напрягся. Все женщины, которых он знал, не выносили тишины, отчего-то чувствуя себя обязанными заполнить ее своей болтовней. Но Элли просто молча стояла возле него, слушая звуки угасающего дня. Быть может, она тоже находила успокоение в величественной тишине гор?
До него долетел тихий звук ее дыхания. Воздух рядом с ним наполнился тонким запахом женщины и ароматом лилий.
Он больше не боялся, что она начнет болтать и нарушит эту царственную тишину, но напряжение не проходило теперь уже по другой причине.
Очень медленно он вернул стул в обычное положение. Поднялся на ноги. Он стоял возле нее, вдыхал ее запах, а в голове крутилась одна мысль: как бы ему миновать ее колючки и сорвать с ее губ заветный поцелуй?
Внезапно издалека донесся пронзительный, дикий, полный первобытной ярости крик.
Элли вздрогнула, обратив на Мэтта испуганный взгляд зеленых глаз.
Это кугуар, его еще называют горным львом или пумой, — тихо пояснил Мэтт. — Похоже, он только что убил кого-то.
Примитивная дрожь прошла по его телу. После десятилетий нещадной охоты кугуар стал редкостью в этих местах. Но Мэтту не нужны были никакие логические рассуждения, чтобы объяснить себе происхождение этого звука. Какой-то внутренний, глубоко запрятанный инстинкт его предков, который помог ему несколько недель назад принять правильное решение, сейчас подсказывал ему, что это кричит его кугуар, его дух-охранитель. Он все еще бродит по этим горам. Возможно, ему больше не суждено увидеть эту дикую кошку, но это только к лучшему, потому что в ее собственных интересах — держаться подальше от людей с их винтовками и стремлением стрелять по всему, что движется.
Я слышала что-то похожее раньше, — прошептала Элли. — Когда ягуар охотится в джунглях, он издает очень похожий крик. Этот звук всегда вызывал холодную дрожь у меня в спине, но все-таки он восхитителен в своей первозданной красоте. Вы, наверное, так не думаете? — смущенно добавила она.
Ее глаза светились странным возбуждением в гаснущем свете дня.
Как ей это удается? Как она может сохранять этот ледяной, неприступный вид, когда внутри нее горит жаркий, живой огонь? Это сочетание было взрывоопасным, и искушение помочь ей высвободить эту запрятанную внутри страстность казалось почти невыносимым. Взгляд Мэтта непроизвольно впился в ее полуоткрытые губы. Его строгий кодекс чести начал давать трещину под воздействием невыносимого желания сделать ее своей. Навсегда.
Каким-то хриплым, неживым голосом, который он едва сам смог узнать, Мэтт прошептал: