Герика наконец соизволила проснуться и, с недоумением оглядываясь по сторонам, произнесла сакраментальную фразу, которую наименее умные барды вкладывают в уста своих героинь:
– Ой, я и не заметила, что уснула. Ты давно на меня смотришь?
– Нет, – улыбнулся герцог, – я пришел совсем недавно. Залиэль опять отправилась на свою гору.
– Она рассказала тебе что-то важное?
– Так, догадки всякие. Но, наверное, следует проверить. Думаю, схожу с ней вместе на «Созвездии»... На один островок неподалеку.
– Когда?
– Да уж не сейчас, – Рене рассмеялся. Сжимавшая сердце холодная лапа отпустила. – Я тебе говорил, что я тебя люблю?
– Нет, – широко открыла глаза Герика, – ты говорил, что никогда не насиловал женщин. И еще чтобы я не говорила всялкой чепухи.
– Ну, если не говорил, то теперь самое время сказать. Я тебя люблю, Геро, и очень хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я и так счастлива, – серые глаза глядели правдиво и безмятежно, – очень счастлива, что встретила тебя, что мы победили, что моя проклятая Сила куда-то делась, и хорошо бы навсегда... Но, Рене, что-то все-таки произошло?
– Просто я увидел тебя спящей и умилился. Ты такая молодая, и у тебя такие дивные волосы...
– Должно же у меня хоть что-то быть красивым, – тряхнула упомянутыми волосами тарскийка, – хотя ради тебя я с удовольствием бы стала красавицей. Такой, как Залиэль...
– А вот этого не надо! – с испугом вскрикнул адмирал. – Мне в Мунте еще оживших статуй не хватало! Изволь оставаться такой, какая ты есть.
– Ну, если ты настаиваешь, – Герика приподнялась, и маринер немедленно заключил женщину в объятия.
– Еще как настаиваю, – подтвердил он, развязывая ее пояс.
Счастье продолжалось...
Эстель Оскора
Я никогда не любила лгать, а уж Рене и подавно, но сейчас я врала без колебаний – уверенно и нагло. Он поверил. Он вообще мне верил, к тому же обмануть человека, который сам пытается лгать тебе, дело нехитрое. Говори то, что он хочет, чтоб ты сказала – и готово! Рене не знал, с чего начать разговор, и обрадовался, увидев, что я сплю. Я дала ему время собраться с мыслями, хотя, Проклятый свидетель, не знаю, как я выдержала его взгляд и не выдала себя.
Клирики – ослы, и причем жестокие ослы! Их рассуждения о том, что ложь по определению грех и зло, – чушь! Ложь смягчает боль, помогает сохранить рассудок и лицо, спасает от бессмысленных и непереносимых страданий. Ну что, скажите, было бы хорошего, если бы Рене узнал, что я все слышала, что я знаю, что он отправляется на смерть?!
Мы бы просто мучили друг друга. Он бы все равно пытался меня обмануть, с нарочито бодрым видом рассуждая о победе, а я его с дурацкой улыбкой заверяла бы в том, что не сомневаюсь в этом. Или если мы смогли бы отбросить ложь, мы бы месяц кряду держали друг друга за руки и с надрывом прощались, прощались, прощались... Легче бы от этого не стало никому, напротив, вымотанный ежедневной пыткой, он бы в решительный момент мог ошибиться. А так, так мы сумеем урвать у смерти месяц, а потом...