весной пели соловьи, а ранним летом ядреная зелень кумарки меркла перед сочной краснотой земляничных полян. Рэннок стойко переносил свое одиночество – охотился, резал по дереву, соорудил над пещеркой, из которой били родники, что-то типа часовни... Тяготился ли он своим изгнанием, тосковал ли по бродячей шальной юности, сожалел ли о своем шаге, никто не знал. Шли годы, и вот в одну зимнюю ночь в дверь постучали.
Он знал Грэдду с детства. Пожалуй, она ему даже нравилась, хоть и приходилась внучатой племянницей дураку-жрецу. Когда он в последний раз вернулся домой, Грэдда была смешной девчонкой, еще носившей короткую детскую юбку с бахромой и бусы из ягод рябины. Затем родичи, изредка приходившие к нему за медвежьими шкурами и горным медом и приносившие в обмен муку и холстину, обмолвились, что Грэдду сосватали в соседнюю деревню за состоятельного вдовца и что более богатой свадьбы на их памяти не было.
И вот теперь на его пороге застыла жалкая, облепленная снегом фигурка. Он не сразу ее узнал, но любой гость, пропущенный снежными духами, свят. Грэдда выглядела изможденной до последней крайности и притом была беременна. Не задавая лишних вопросов, Рэннок внес полумертвую женщину в дом, выскочил на улицу за снегом и принялся оттирать обмороженные щеки. Задаваться вопросом, что она тут делает в такую пору, времени не было. Впрочем, она все рассказала ему сама сразу же, как пришла в себя.
История оказалась самой обычной. Мужа, который был еще старше Рэннока, она не любила, хоть и исполняла все, что положено жене. Про самого Кроэрка они почти не говорили, но Рэннок сразу понял, что ни умом, ни добротой, ни красотой тот не отличался. Тем не менее Грэдда честно родила ему дочь. На сына сил у Кроэрка не хватало, но он предпочитал винить в этом жену. А затем в их деревню пришел такой же вогораж, каким был когда-то Рэннок. Он был весел, красив и смел. И она полюбила, сильно, отчаянно и безоглядно. Зима подарила им немного счастья, но потом пошли весенние дожди, и вогораж ушел за текущей водой, распростившись со своей мимолетной подругой и даже не обещая вернуться. А она поняла, что беременна, это было счастьем, она не сомневалась, что родится сын, но... Муж уже почти год не мог иметь к этому никакого отношения и предпочел прилюдно признаться в своей слабосильности, но не покрывать измену жены.
Обвиненная при матерях всей деревни, Грэдда не стала каяться и просить прощения, а высказала все, что накопилось за годы ее невеселого замужества. Высказала и ушла, сорвав с головы расшитую серебром и сердоликами повязку и бросив в лицо мужу свадебное ожерелье. В старые времена за такое ослушницу сбросили бы с обрыва, но это в старые времена. Сейчас же все просто растерялись и дали ей уйти, тем более мужа ее в деревне никто не любил; поговаривали, что свою предыдущую жену он свел в могилу побоями и попреками, потому и должен был искать новую в чужой деревне, куда еще не докатилась его дурная слава.