Роман остановился, заметив две притаившиеся в тени фигурки, и осторожно отступил за кусты цветущего барбариса. Девушки вполголоса яростно спорили. Бард хотел тактично удалиться, но в разговоре мелькнуло имя Рене, и либр прислушался.
– Ты уверена, что он из свиты герцога? – Голосок был звонкий, совсем детский, но его обладательница обращалась с собеседницей как с несмышленышем.
– Уверена, он ехал рядом с герцогом, но его здесь нет, – в тоне слышалось горькое разочарование.
– Но герцог пришел один. И не было с ним никаких рыцарей, я спрашивала. Только воины из свиты, и все они уже тут бывали. Новенький только один, но он курносый и белобрысый.
– А у того были золотые локоны, и он был в синем плаще.
– Но у людей Рене плащи темные с серебряным подбоем и на них знак Полнолуния.
– У того был белый цветок, но он друг герцога. Белочка, он должен быть где-то здесь.
За спиной раздалось вежливое покашливание, и собеседницы резко обернулись и замерли, напомнив потревоженных котят. На залитой ярким лунным светом поляне стоял молодой рыцарь в серебристом бархатном костюме и коротком ярко-синем плаще. На груди у него красовался белый цветок, светлые волосы трепал весенний ветер. Незнакомец склонился в изящном поклоне:
– Сударыни! Умоляю вас простить меня, но мне показалось, что у вас ко мне какое-то дело. Чем могу служить?
Девушки молчали. Одна, постарше, смотрела на него с такой мукой в огромных темных глазах, что Роман растрогался чуть ли не до слез. Он узнал ее. Эта она подносила гостям вино на площади у ратуши, но в ночном саду таянка выглядела еще очаровательнее. Вторая была скорее подростком, чем девушкой. Большеротая и глазастая, рядом с красавицей-подругой она казалась лягушонком, но это ее не смущало.
– Так это она тебя искала? – заявило чудо с растрепанными волосами. – А ты действительно очень красивый. Ты рыцарь?
– Я – либр, сударыня.
– А у герцога ты что делал?
– Монсигнор удостоил меня своей дружбой, моя госпожа. Разрешите представиться – Роман че Вэла и Пантана.
– Так это ты? А я много твоих песен знаю, но я думала, что ты – старый или даже уже умер. Ой, я не должна была так говорить... А Марита в тебя влюбилась. Это вот она Марита. Она моя тетя, если смотреть по матери, но ее отец, мой дедушка, говорит, что ей в замке не место. А мы с отцом думаем, что он дурак. То есть это я думаю, что он дурак, – поправилась девчонка, – а отец просто говорит, что он не прав и что его скромность хуже гордости. А я Белинда-Лара-Эттина, графиня Гардани, но можно меня звать просто Белка.
Во время этого темпераментного монолога Роман не мог отвести глаз от замершей Мариты, казавшейся прелестным мраморным изваянием, и только тоненькие руки теребили ветку жасмина.