И еще два дня проходят, полные солнца, ветра, морских волн и дорад. Они выпрыгивают из воды и, прочертив в воздухе десятифутовую дугу, шлепаются на бок, напоминая резвящихся упитанных китят. При виде этих сцен у меня определенно потекли бы слюнки, не будь у меня во рту вместо слюны какая-то клейкая масса. «Плывите сюда, красавицы, — воркующим голосом уговариваю я их. — Сюда, поближе, плывите!» Но когда они подплывают, я стреляю и снова промахиваюсь.
Снова и снова меня одолевают фантазии на тему еды и питья, и воображение мое упорно возвращается к «Наполеону Соло», ко всем тем фунтам фруктов, орехов, овощей, к галлонам воды, оставшимся под его палубой. Я представляю себе, как открываю рундуки и достаю из них свои продовольственные припасы. Я задним числом прикидываю, как можно было бы спасти яхту, переместить груз сбросить балласт, поставить ее на ровный киль посреди океана и продолжить свой путь. Что если бы нас не оторвало друг от друга и не разбросало в разные стороны? Что если бы мы не покинули Канары? Что если… Но довольно! «Соло» больше нет. Думай о настоящем, о том, как сейчас выжить.
Еще раз надуваю и выставляю на солнце один из солнечных опреснителей. Когда он, перегоняя плот, уплывает вперед, водосборник волочится за ним по самой поверхности. При таком его положении опресненная вода в него не перетекает. Поэтому мне приходится то и дело сливать из опреснителя воду крошечными порциями. За целый день у меня набирается полпинты. Море неустанно футболит мой бедный опреснитель, и в конце концов от него отрываются ушки, держащие его круговую стропку, к которой привязан соединяющий его с плотом штертик. Нередко очередную жалкую порцию воды приходится выливать обратно в море, потому что она оказывается соленой. Жажда, сжигающая мое тело, становится все сильнее. Я сейчас, кажется, все отдал бы за возможность хорошенько напиться, но не могу себе позволить больше одного глотка. Оставшихся пяти пинт мне должно хватить дней на пятнадцать, если только сумею наловить рыбы; питаясь свежей рыбой, я пополню запас жидкости в своем организме. Иначе я продержусь не больше десяти дней.
По крайней мере хозяйство мое стало просыхать, и по ночам я теперь могу заснуть. Во сне я отдыхаю от действительности. Волосы прилипают к резиновой подстилке, нельзя повернуть головы, чтобы не вырвать у себя клок волос, суставы ломит от скрюченного положения, и каждый час я просыпаюсь, опять возвращаясь в свое мрачное заточение.
10 февраля,
день шестой
НАСТУПАЕТ 10 ФЕВРАЛЯ, ШЕСТОЙ ДЕНЬ МОЕГО пребывания на плоту. Задувает все еще по-прежнему крепко, и в Атлантике продолжается «тасовка». Этот термин бытует среди яхтсменов для обозначения беспорядочной волновой толчеи, нередко наблюдающейся в Атлантическом океане. Нестройными грядами волны надвигаются на меня то с востока, то с северо-востока, то с юго-востока. Волны обрушиваются на плот с трех сторон, и он отплясывает бесконечный рок-н-ролл. Но зато мы теперь подвигаемся ближе к западу, и курс наш точнее ориентирован на Вест-Индию.