Тайр-Усуна ее побег развеселил до смеха. «Чем же ты прогневил духов, Чиледу? Одну жену отобрали, другая ушла. Ты что, не мужчина?»
Солнце поднялось высоко, стало жарко. Мысли Чиледу сделались вялыми, тихо подкрадывалась дремота. Он поднялся, разулся, походил, приминая босыми ногами жесткую, колючую траву, постоял, вглядываясь в безжизненную степь, и внезапно понял: его промахом было не только то, что он отпустил Есугея на коне, все последующие годы жизни были одной сплошной ошибкой.
Его сердце когда-то жгла ненависть к тайчиутам, он измышлял всякие способы расплатиться с ними, но Тайр-Усун не давал воли. Весть о преждевременной смерти Есугея он воспринял так, будто его обманули, будто помогли рыжему уйти от возмездия. Осталась надежда, что когда-нибудь меркиты осилят тайчиутов, разгромят их курень и он сможет доискаться, кто помог Есугею схватить Оэлун. Этим двум он не даст уйти от кары. Но умудренный жизнью Тохто-беки и его нойоны все чего-то выжидали, поддерживая видимость добрососедства, они лишь позволяли своим людям отгонять табуны и стада тайчиутов. Во время налетов, случалось, захватывали и людей, но всегда незнатных воинов или пастухов, никто из них не мог ничего сказать ни о судьбе Оэлун, ни о тех двух.
Не нужно было надеяться на кого-то, а самому, в одиночку, снова и снова пытаться найти Оэлун. Пусть так он скорее, чем ее, нашел бы собственную смерть — что с того? Рано или поздно человек должен умереть.
Страшно покидать эту землю тому, у кого много радостей или забот о своих близких. Ничего такого у него нет, даже ненависть с годами увяла, будто трава на сухом песке. Когда-то мудрый Бэрхэ-сэчен говорил ему, что ненависть не самый лучший спутник в жизни человека. Может быть, так оно и есть, но ему ненависть помогла жить, а что будет теперь, если опаленное ею сердце перестанет болеть и ждать часа расплаты? Он будто мертв, оставаясь в живых.
Один из нукеров проснулся, поднял голову, огляделся и, не увидев его, вскочил, растормошил товарищей. Схватив луки, они осмотрели кусты, вернулись, о чем-то стали разговаривать, настороженно озираясь. Глупые! Не догадались даже посчитать коней. Все кони на месте, значит, и он где-то здесь — в степи человек без коня подобен птице с обрезанными крыльями… О чем они гадают, пустоголовые? Свистнул, спустился вниз.
— Выспались?
— Нет еще. Есть хочется.
Они не спросили, где он был, и это пришлось ему по душе. Плохо быть глупым, еще хуже — любопытным от своей глупости.
— Ну что ж, будем есть.
Достал из седельных сум котелок, зачерпнул воды, в воду насыпал мелких крошек хурута, размешал палочкой. Нукеры подставили свои чашки.