— Ты, кажется, стал большим человеком?
— Нет, не стал я большим человеком, хан Тэмуджин.
— Почему же такие люди заботятся о твоей сестре?
— Я еду не только за сестрой. — Лицо Хо потускнело. — Я должен смотреть, слушать, запоминать. Для того поеду от тебя к хану Тогорилу, потом и к онгутам.
— Как ты осмелился? — Тэмуджин вцепился в его плечо, резко дернул, поворачивая к себе.
— Я подневольный человек, хан Тэмуджин. — Хо печально вздохнул. — Но я не враг тебе. С моего языка не сойдет ни слова вредного для вас.
— А если ты врешь? Почему я должен верить тебе?
— Я мог бы молчать, и ты бы ничего не узнал.
Что верно, то верно. Никогда бы он не подумал, что простодушный Хо может быть глазами и ушами Алтан-хана!
— Кто твой господин? Чэнсян?
— Нет. Другой.
— Жирный? Кто он?
— Князь Юнь-цзы, наследник императора.
— Ого! Наследник? Почему же он не открыл своего имени?
— Будущему императору непристойно общаться с варварами.
— Ты скажи! Будущий император… То-то, я смотрю, его лицо излучает свет, как гнилушки в темноте.
Расспрашивая Хо, он узнал много такого, что удивило больше, чем повозка, указывающая на юг. Было трудно постигнуть умом многолюдие, богатство этой страны и величие власти Алтан-хана, умеющего подчинить своей воле столько умных сановников, могучих военачальников. Для этого Алтан-хану надо быть мудрее самого мудрого, сильнее самого сильного из своих людей. Что же это за человек? Может, он и в самом деле сын неба? Но князь Юнь-цзы — наследник… А что в нем особенного? Ничего! Как же понимать это? Уж не дурачит ли его Хо?
— Почему ты переводил не все мои слова? — спросил он у Хо.
— Легко догадаться почему…
— Ну, а если бы они узнали, что ты врешь?
— Мое чело исклевали бы вороны…
Это, пожалуй, верно. Хо шел по лезвию ножа. Чтобы снискать их благоволение, он должен был говорить только правду. И, как знать, может быть, Хо уберег его от больших неприятностей.
— Спасибо тебе, Хо. Когда, я буду делить добычу, ты получишь долю воина. Скажи, почему твои хозяева ценят меня меньше, чем хана Тогорила? Я, как и он, хан.
— Прости за грубое слово, но они всегда бросают двум собакам одну кость.
— Они думали — я позавидую хану-отцу?
— Твою горячность они поняли как следствие зависти.
— Ошибаются! Но зачем им все это?
— Пригодится. Двое поспоривших ищут истину у третьего.
— Далеко смотрят твои хозяева! Опасные люди. Для чего им понадобилась бумага?
— Сказанное слово забывается. А перенесенное на бумагу, оно может сохраняться очень долго. Не будет нас и детей наших, а любой человек, знающий письмена, повторит слово в слово то, что записано сегодня.