Вдруг она поняла, что и в самом деле слышит звон.
Харри прервал работу, подняв голову, с кисточкой в руке прислушался:
— Слышишь, да? Это звонят в Темпест-Кей. Там всегда звонят в колокол, если кто-то из членов семьи умрет. И Не перестают звонить до самого конца похорон.
Он снова принялся за работу, спросив только:
— С тобой все в порядке, детка?
Элизабет побледнела, ее светлая кожа приобрела зеленоватый оттенок. Харри заметил дрожь, пробежавшую по ее телу.
— Я ненавижу колокола… Особенно погребальный звон. У меня от него мурашки.
Харри удивился. Он уже давно считал, что она не способна на что-либо реагировать. Всегда слишком хорошо контролирует себя. Но сейчас с ней явно было что-то неладно.
— Что же, — сказал он с сочувствием, но вполне прозаично. — Придется тебе потерпеть. Большой Человек умер… и его люди оплакивают его. Знаешь, его ведь называли «королем»… вряд ли они прекратят бить в колокол из-за тебя.
Он усердно трудился над ее лицом.
— Ты, наверное, потеряла кого-то из близких?
Это оказалось бы еще одним сюрпризом. Харри готов был поклясться, что ей наплевать на всех на свете.
Она помолчала, затем произнесла:
— Мне некого терять.
— Как! Ты совсем одна на свете?
— Совсем.
— А нас целых восемь человек, — ответил он весело. — Так что иногда хочется, чтобы было поменьше!
Он остановился.
— Я положил три слоя тона. Конечно, считается, что хватит и одного слоя чудо-грима, но нам-то с тобой лучше знать, правда, детка? К тому же Пит, как всегда, будет во что бы то ни стало добиваться совершенства.
И тебе придется то и дело нырять в воду, как чертику на веревочке.
Он взял увеличивающее зеркало и подал ей, чтобы она могла взглянуть на себя. Она бесстрастно изучала его, как всегда превосходную, работу. Она золотилась и сияла. Тушь удлинила ее и без того длинные ресницы, и осененные ими удивительные глаза, зеленые и бездонные, таинственно мерцали. Черты ее были искусно подчеркнуты тенями, широкие, изящно очерченные губы манили соблазном.
Она коротко кивнула.
— Замечательно.
Все-таки она странная, подумал Харри. Он ни разу не видел в ее взгляде восхищения собственной красотой. Как будто это механизм, который нужно наладить и за которым требуется уход, чтобы хорошо действовал.
— А вот и Бесс идет причесать тебя.
Вошла Бесс, как всегда, бурча себе под нос.
— Боже, как я ненавижу этот колокольный звон…
— Будь благодарна жизни за маленькие радости.
Здесь в любом случае гораздо приятнее, чем в какой-нибудь промозглой лондонской студии.
Элизабет вымыла голову накануне вечером. Она вытащила шпильки, и тяжелая сверкающая масса волос закрыла ей спину почти до талии.