– Да, друг мой? – вежливо поощрил он его. – Прошу вас продолжить ваши интересные рассуждения. Ваша сестра отнеслась с юмором, с изрядной долей юмора к вопросу… – Но он не смог сохранить этот тон в такой напряженной атмосфере. Его хриплый голос задрожал, и он посмотрел на доктора Фелла: – Не возникла ли у вас, дорогой доктор, та же мысль, что и у меня?
– Нет! – Громоподобный голос доктора Фелла ослабил сковавшее всех напряжение. – Нет, нет, нет!
Профессор Риго пожал плечами:
– Что до меня, то я считаю: назвав невероятным событие, которое уже произошло, мы мало поможем делу. – Он взглянул на Майлса: – У вашей сестры есть револьвер?
– Да! Но…
Майлс вскочил со своего места.
Он говорил себе, что не должен делать из себя посмешище и со всех ног мчаться наверх, хотя белые пятна выступили на лице Риго, а доктор Фелл вцепился в подлокотники обтянутого гобеленовой тканью кресла. Майлс вышел из комнаты в большую темную гостиную. Из нее можно было подняться по лестнице в коридор второго этажа – и тут Майлс кинулся бежать.
– Марион! – закричал он.
Наверху он попал в очень длинный узкий коридор; на полу светилось желтое пятно от ночника, а множество дверей с обеих сторон казались наглухо запертыми.
– Марион! С тобой все в порядке?
Ответа не последовало.
Дверь спальни Марион была последней слева. По дороге Майлс задержался только затем, чтобы взять с отопительной батареи ночник, маленькую лампу с цилиндрическим стеклянным абажуром.
Майлс обнаружил, что руки у него дрожат. Он терпеливо возился с лампой, прибавляя огня. Повернув дверную ручку, он рывком распахнул дверь, высоко подняв лампу.
– Марион!
Марион была в комнате одна: она полулежала на постели, опершись головой и плечами о спинку кровати. При бешено пляшущем свете лампы Майлс все-таки умудрился это разглядеть.
В комнате было два ряда маленьких окон. Окна одного ряда, расположенные напротив стоявшего в дверном проеме Майлса, выходили на восток, и на них висели шторы. Окна второго ряда выходили на юг – южная стена являлась задним фасадом здания, – и в них лился бледный лунный свет. Лицо лежавшей Марион (нет, она скорее полусидела) было обращено к этим смотрящим на юг окнам, находившимся напротив нее.
– Марион!
Она оставалась неподвижной.
Майлс очень медленно двинулся вперед. Дрожащий свет его лампы выхватывал из темноты одну деталь за другой.
На Марион была светло-голубая пижама; на ее постели царил полный хаос. Ее лицо изменилось почти до неузнаваемости. Остекленевшие карие глаза были полуоткрыты, но она не прищурилась, когда на зрачки упал свет лампы. На лбу блестели капли пота. Рот приоткрылся для крика, которому так и не удалось вырваться из ее груди.