– Да-да, мадемуазель? – всполошился мосье Горон.
Дженис не обратила на него никакого внимания. Казалось, она собирается с духом и вот-вот взорвется. Но она еще долго молчала, вглядываясь в лицо Дермота, и только после этого со всей своей юной непосредственностью выпалила:
– По-вашему, мы жутко отнеслись к Еве, да ведь?
Дермот улыбнулся.
– По-моему, вы благородно ее защищали, мисс Лоуз. Но вот ваш братец… – и тут, как он ни старался сдержаться, челюсти у него сжались сами собой, и в нем вспыхнула злость.
– Вы не понимаете нашего Тоби, – крикнула Дженис и топнула ножкой.
– Возможно.
– Тоби ее любит. Тоби – открытая душа с прямыми взглядами.
– Sancta simmmmplicitas!
– Это значит «святая простота», да? – тут же спросила Дженис. Она смерила Дермота взглядом. Она изо всех сил старалась сохранить свой всегдашний дерзкий и легкий тон. – Ладно, мне-то что… Но вам не мешало бы войти и в наше положение. Ведь все-таки… – и она показала на вращающийся стульчик.
– Его нет, – продолжала Дженис. – Только об этом мы все и можем сейчас думать. Ну и вдруг ни с того ни с сего это обвинение… А мы не в том состоянии, чтобы спокойно ответить: «Что за нелепость, не может быть, и даже глупо это объяснять и доказывать». Тут не знаю, кем надо быть, чтобы так спокойно ответить.
Дермот не мог не признать, что она права. Он улыбнулся, и это придало ей храбрости.
– Вот почему, – продолжала Дженис, – я хотела задать вам один вопрос. По секрету. Только по секрету, можно?
– Как же! – опередив Дермота, безмятежно отвечал мосье Горон. – М-м, где сейчас миссис Нил?
Лицо Дженис омрачилось.
– Выясняет отношения с Тоби. Мама и дядя Бен скромно удалились. Но вопрос, который я хотела задать… – Она запнулась, потом глубоко вздохнула и посмотрела прямо на Дермота. – Помните, вы с мамой говорили о том, как папа интересовался тюрьмами?
Почему-то на последнем слове голос ее зазвенел угрозой.
– Ну и? – спросил Дермот.
– И вот я подумала… Помните, еще все вспоминали, какой у папы был странный вид в тот вечер? Как он вернулся с прогулки и отказался от театра, и был весь бледный, и у него дрожали руки? И вот я вспомнила, когда еще он был совсем такой же… Один-единственный раз…
– Ну?
– Лет восемь назад, – сказала Дженис, – к нему подлизывался один старый подхалим, звали его Финистер; он ввязал папу в какие-то дела, а потом надул. Подробностей не знаю; я была еще маленькая и не интересовалась делами. Теперь, прав да, тоже не интересуюсь. Я только помню, что они с папой страшно разругались.
Мосье Горон, приложивший в знак внимания руку к уху, выразил недоумение.