— С тех пор как я дала его, обстоятельства изменились.
— Но клятва есть клятва.
Ребенок открыл глаза. Девчушка была красавицей. У нее были темно-синие, фиалкового цвета глаза, а ресницы густые и черные, как и волосы.
— Возьми ее, — велела матушка Солтер. Ребенок улыбнулся и потянулся ко мне. Когда я подняла ее, она обвила руками мою шею, как велела ей матушка Солтер.
— Ну, дитя жимолости, — сказала ей ведьма, — обними свою мать.
Девочка удивленно взглянула мне в лицо. Я никогда не видела такого прелестного существа.
— Вот, — сказала матушка Солтер, — помни свою клятву. Горе тем, кто нарушает обеты, данные умершим.
Я с девочкой на руках вышла из хижины ведьмы. Я отнесла ее в Аббатство.
— Что это за ребенок? — требовательно спросил Бруно.
— Я принесла ее, чтобы она здесь жила, — ответила я. — Она будет нашей дочкой.
— Клянусь Богом, — воскликнул он, — ты делаешь странные вещи, Дамаск! Зачем ты принесла в дом этого ребенка? Я уверен, у тебя скоро будет собственное дитя.
— Я обещала взять ее. Тогда это было легко. Мой отец был жив. Я рассказала ему о своем обещании, и он сказал, что я должна его сдержать.
— Но зачем давать такие обещания?
— Оно было дано умирающей. Он пожал плечами:
— Слуги позаботятся о ней.
— Я обещала относиться к ней, как к своей дочери.
— Кому ты дала такое обещание?
— Бруно, — сказала я, — я дала его Кезае на ее смертном одре.
— Кезае! — Лицо его потемнело от гнева. — Кезае. — Он так произнес это имя, словно в нем было что-то непристойное. — Ребенок этой твари! Здесь!
«Ох, Бруно, — подумала я, — разве сам ты не ребенок этой твари?!» Конечно, он рассердился именно по этой причине.
— Послушай меня, — сказала я. — Кезая умирала и попросила меня позаботиться о ребенке. Я обещала и не возьму назад своего слова.
— А если я не захочу, чтобы ребенок жил здесь?
— Ты не будешь так жесток.
— Ты еще меня не знаешь, Дамаск.
Я пристально посмотрела на него. Таким я его еще никогда не видела. Лицо его было искажено от гнева. Казалось, будто расшалившийся малыш сдернул маску с этих неотразимых совершенных черт, которые так околдовали меня. Ненависть к этому невинному существу делала его похожим на дьявола.
Как всегда, когда я была встревожена, язык мой становился необычайно остер.
— Кажется, мне предстоит узнать нечто такое, что не доставит мне удовольствия! — воскликнула я.
— Ты отнесешь ребенка туда, откуда принесла, — приказал он.
— Ее место здесь.
— Здесь! В моем Аббатстве!
— Ее место со мной. Если это мой дом, то и ее тоже.
— Немедленно отнеси ее туда, откуда принесла.
— К ее прабабке, матушке Солтер, в хижину в лесу?