— Ты должна согласиться, Дамаск, ведь я добилась многого. Мне всегда везло, хотя ты лучше, чем я. Ты любила своего отца и глубоко страдала, когда потеряла его. Я переживала за тебя и думала, как глупо так сильно любить человека, чтобы утрата его стала такой трагедией. Я никогда не могла бы никого так любить… за исключением себя.
— Любовь — это большая радость, Кейт. Я помню о своем счастье с отцом. Мне не надо было больше ничего на свете.
— Чем больше твое счастье, тем сильнее потом твое горе. Люди, подобные тебе, платят за счастье, которое получают.
— А ты не согласна на это?
— Я для этого слишком умна, — ответила Кейт. — Я люблю только себя и ни от кого не завишу.
— Разве ты никогда не любила?
— По-своему. Я привязана к тебе, к Кэри, к Коласу. Вы — моя семья, и я счастлива, когда вы поблизости. Но абсолютная преданность — не для меня.
Мы беседовали о Бруно и о том, как он перестроил Аббатство и предполагает сделать еще кое-что.
— Бруно — фанатик, — говорила Кейт. — Он из тех людей, которые кончают жизнь на плахе.
— Не говори так, Кейт, — возражала я.
— Почему? Ты знаешь, что это правда. Он самый странный из всех людей, которых я когда-либо знала. Иногда он почти заставляет поверить меня в то, что действительно посланник Небес. А тебе уже так не кажется, Дамаск? Ты так не считаешь? — настаивала Кейт. — Я промолчала. — Вижу, что не считаешь, — обвинила она меня. — Но он верит в это, Дамаск. Он должен в это верить.
— Почему он должен в это верить?
— Он не смеет не верить. Я слишком хорошо знаю твоего мужа, Дамаск.
— Ты мне говорила это и раньше.
— Я понимаю Бруно так, как его не понимаешь ты. В некотором отношении мы с ним похожи. Ты слишком земная, Дамаск. Я хорошо тебя знаю.
— И откуда такая уверенность в том, что ты все знаешь.
— Не все, но многое. Представляю, как он страдал, когда Кезая и монах выдали свой секрет! Я тогда жалела его, потому что хорошо понимала, каково ему.
— Ты никогда не говорила никому об этом.
— Конечно. И ты не смей. Ты ведь понимаешь, что он пытается сделать, Дамаск. Утвердиться. Мне кажется, что я такая же. Но мне не пришлось самоутверждаться. Я красива, желанна. Ты ведь помнишь, как я получила Ремуса. Я могу покорить любого мужчину, кого захочу. Я знаю это, и они тоже знают, поэтому нет необходимости кого-то убеждать. Но Бруно должен постоянно доказывать себе и всем, что он сверхчеловек, и ему это удается! Как иначе мог мальчик, воспитанный в монастыре, стать таким богатым? Я сомневаюсь в том, что Ремус мог бы позволить столь огромные расходы.
— Именно это меня и беспокоит.