Она колебалась, но все же проговорила:
— Одну взял торговец картинами… но он сомневался, что сумеет продать ее. И еще две я… обменяла на еду, одну у мясника, а вторую в маленьком кафе… там мне отдают оставшийся после закрытия черствый хлеб.
Маркиз молчал, и девушка спросила:
— А вам они нравятся?
Вопрос был прост и бесхитростен, но маркиз догадался, она ждет ответа, внутренне сжавшись, как перед ударом.
— Я думаю, вам хочется знать, — негромко заметил он, — куплю ли я их у вас.
— А вы… купите?
Маркиз подумал, что тревога в глазах бедной девушки теперь столь мучительна, столь сильна, что уже не может скрываться за смущением.
Маркиз произнес:
— Я куплю у вас и эти картины, и другие, если вы вернете их.
Поначалу ему показалось, что Люсия не поняла услышанного. Потом боль в ее глазах сменилась сиянием, похожим на запечатленный на картинах свет. Сливаясь с солнечными лучами, это сияние билось и плясало в ее глазах, словно на воде, освещая всю убогую бедную мансарду.
— Так вы.;, их купите?!
Она повторила это еще раз, словно не веря себе.
— Ваш отец настоящий гений, — твердо сказал маркиз, — но я думаю, что люди поймут это только через много лет. Он обогнал свое время.
Люсия глубоко вздохнула и еле дыша произнесла:
— Как вы поняли это?.. О, как… как вы добры!
Маркиз заметил выступившие на ее глазах слезы, из-за которых глаза казались теперь еще больше и еще ярче, чем прежде.
Легко и бесшумно словно птичка, девушка повернулась и подбежала к постели отца, бросившись подле нее на колени.
— Папенька! — заговорила она. — Послушайте, папенька! Маркиз… купит ваши картины! Они ему понравились… он говорит, что вы… гений!
Бернар Бомон медленно открыл глаза.
— Ты… продала… картины? — шепотом спросил он.
— Да, папенька, все! Все, которые у нас есть!
— Ты… умница… Люсия, — произнес ее отец и вновь закрыл глаза.
Маркиз вернулся к созерцанию картин. Невероятно, что никто еще не обращался к подобной технике, изображая Венецию. Между тем очевидно, что это единственный способ запечатлеть на полотнах всю ее ускользающую прелесть и сказочность. Вода в каналах на картинах казалась настоящей — такого эффекта не удавалось добиться прежде. В этих картинах, в великолепных палаццо, освещенных солнцем, была сама жизнь, которая ощущалась даже в темных проемах окон и дверей.
Маркизу подумалось, что все изображенное Бернаром Бомоном не просто сияло, а дышало, картины навевали мысли не столько о прошлом и настоящем, сколько о будущем.
Заметив, что Люсия вновь встала неподалеку от него, маркиз произнес:
— Вначале нужно вылечить вашего отца, а потом мы увезем его в Англию. Я хочу, чтобы он расписал мою загородную виллу.