Так стояли они, рука об руку, по-прежнему глядя друг другу в глаза.
Внезапно Вейн глубоко вздохнул, точно все беды последних лет покинули его сердце. Медленно он отпустил руку Каролины, и угрюмые складки — следы напряжения и усталости — исчезли с его лица, словно их стерла чья-то невидимая рука.
Он стоял, глядя на прекрасное лицо; на упрямый маленький подбородок девушки, чьи мужество и решительность с торжеством провели его сквозь ужасы и отчаяние, которые напугали бы большинство представительниц ее пола чуть ли не до смерти. Он смотрел на красивый нежный рот с розовыми губами. И, наконец, он взглянул ей в глаза, полные любви, сияющие той неиссякаемой силой духа, которая — он хорошо это знал — будет направлять его и светить ему всю жизнь.
В этот момент Каролина осознала произошедшую с ним перемену. Никогда больше не повести ей его за собой, никогда больше не заставить подчиниться ее приказаниям. Она может улещать, упрашивать и уговаривать его, но он будет ее властелином.
Эти мысли и его внимательный взгляд заставили Каролину покраснеть; она вдруг неожиданно оробела. Вейн улыбнулся — это была улыбка молодого и беззаботного человека. Он поклонился и заговорил впервые с того момента, как они остались вдвоем, голосом глубоким и тихим; в то же время в нем явно слышался смех:
— Ваш покорный слуга, леди Шеррингем. Каролина чувствовала себя на седьмом небе; глаза ее зажглись лукавством, и она ответила:
— Что вы, сэр, сомневаюсь, чтобы я имела удовольствие быть с вами знакомой.
— Должно быть, у вашей милости поразительно короткая память. Мне же помнится поцелуй через окошко кареты, золотой день, украденный у вечности и проведенный среди сосен, обед наедине, когда нам пищей служил нектар.
Каролина подняла брови.
— Боже, как странно! Я, напротив, едва припоминаю виконта Шеррингема.
— Но вы бы хотели познакомиться с ним поближе, мадам?
Каролина поджала губы.
— Признаюсь откровенно: я не очень в этом уверена. Он красив, это правда, но меня предупреждали, что волки часто прячутся в овечьей шкуре. Он может быть… жестоким, если пожелает.
— Действительно, настолько жестоким, что однажды оставил вашу милость одну, тогда как, будь он хоть сколько-нибудь поотзывчивей, обязательно бы остался. Я прекрасно помню этот случай. Вашу милость освещало пламя камина. Сначала на вас был белый пеньюар, но потом…
К щекам Каролины прилила кровь, и она подняла руки:
— Довольно! Довольно! Это слишком. Извините меня, милорд. Мне нужно переодеться и поправить волосы.
Все еще краснея, Каролина повернулась и устремилась к дверям. Но едва она к ним приблизилась, как Вейн сказал тихо, но так, что невозможно было ослушаться: