Она произнесла это так страстно, что Миклош не выдержал и, обняв ее, приник губами к ее губам. Стены поплыли у нее перед глазами, пол начал уходить из-под ног, и во всем мире для Гизелы остались лишь его сильные руки и нежные горячие губы.
Она не знала, сколько прошло времени: минуты, а может быть, часы. Потом пришел слуга и сказал, что ужин готов. Они прошли в обеденный зал, который находился в другом крыле здания.
Эта комната была выдержана в белых тонах. В маленьких нишах стояли прекрасные скульптуры. И повсюду: на столе, в вазах вдоль стен, возле дверей и на подоконниках — были белые цветы.
Гизела не находила слов, чтобы выразить свое восхищение, и только восторженно ахнула.
Они сели за стол. Слуга удалился. Гизеле прислуживал сам Миклош, сопровождая каждую перемену блюд нежными поцелуями.
Ни она, ни он не были голодны и почти не притронулись к изысканным кушаньям. С бокалами знаменитого токайского в руках они сидели рядом, произносили тосты и разговаривали.
Им так много надо было сказать, столько всего обсудить. Но временами они замолкали и, глядя друг другу в глаза, забывали обо всем на свете.
Гизела знала, что Миклош думает то же, что и она, и была счастлива, что он так сильно ее любит.
Но один вопрос по-прежнему не давал ей покоя, и наконец Гизела решилась его задать:
— Ты уверен, что… твои родные… приняли… меня и… отца?
— Я знал, что ты спросишь меня об этом, и я отвечу тебе, — сказал Миклош. — Свет моих очей, тебе не нужно больше об этом беспокоиться, никто не позволит себе ни одного нелестного замечания в твой адрес.
Он улыбнулся и продолжал:
— Эстергази — большие любители путешествовать, и, как правило, предпочитают Англию.
Увидев в глазах Гизелы непонимание, он пояснил:
— В Англии — самая лучшая охота, а мои кузены, например, весьма этим увлекаются.
Гизела засмеялась и спросила:
— Скажи мне лучше, что они думают о папе?
— Не волнуйся, — ответил Миклош. — Поскольку они часто бывают в Англии, то прекрасно знают английскую аристократию. Они наверняка встречали твоего деда в Букингемском дворце или на приемах в Виндзоре.
Гизела с облегчением вздохнула, чувствуя, что с ее плеч свалилась последняя тяжесть.
— Пол Феррарис сегодня прекрасно выглядел, — сказал Миклош.
Гизела вновь засмеялась.
— Я тоже заметила. Папе нравится, что его называют милордом, и, хотя он нисколько этим не кичится, ему приятны почести, которые полагается оказывать маркизу Чарльтону.
— Мир — странное место, — заметил Миклош. — Но пока мы в состоянии с юмором к нему относиться, мы плывем по реке, а не боремся с встречным течением.