- Каля маста стаяць два палицаи и немец, - сказал он. - Мяне не бачыли.
Обезвоженный организм быстро поглощал влагу, почти сразу превращая ее в кровь, лимфу и соединительные ткани. Один за другим восстанавливались разорванные нейроны. Стали срастаться капилляры, а затем и крупные сосуды. Прояснилось сознание.
- Яшчэ хоча, - сказал старший.
- Не хадзи, - запротестовал средний. - Страшна!
- Дурань, - ответил старший. - Глядзи малога.
На этот раз его не было еще дольше, и когда он, насквозь промокший, появился, наконец, из кустов, ревели уже двое - и младший, и средний.
- Циха вы! - цыкнул он на братьев. - Немцы пачуюць!
Напоив раненого, спросил:
- Дзядзька, а вы не партызан?
Не дождавшись ответа, продолжал:
- А нашу вёску раницай спалили. Мамка нас у пуни схавала, а сама са старой и цёткай Таняй пайшли на двор. Усих вясковых загнали у свиран и падпалили. Я праз дзирку бачыу. А як стали хаты палиць, мы да лесу пабегли. Малога я на руках цягнуу, а ён цяжки - летась тры гады было. Чую, страляюць па нас. Адна куля малога и зачапила. Раницай зачапила, а крывя усе идзе. Памрэ, мабыць.
Слов мальчика он не понял, но смысл их был ясен и так. Молча, одними глазами, исследователь подозвал малыша к себе. Но тот, охваченный опустошающей стихией боли, совершенно не реагировал на телепатический призыв. Тогда старший приподнял и посадил его именно там, где нужно, справа, на расстоянии вытянутой руки.
Длинные мягкие пальцы легли на горячую головенку, и спустя минуту мальчик перестал хныкать. Затем исследователь осторожно начал гладить лицо, худые плечи и, наконец, коснулся пропитанного кровью тряпья на левом предплечье. Старший, действуя как бы помимо воли, но быстро и уверенно, снял повязку. Малыш даже не вздрогнул. Его широко раскрытые глаза неотрывно глядели в другие глаза, в другую душу, бездонную и непонятную, как будто даже и не человеческую, которая в этот момент слилась с его маленькой детской душой. Слилась и поглотила, как озеро поглощает дождевую каплю. Пуля вырвала кусок мышцы и раздробила кость. Ниже локтя рука распухла и посинела.
До предела напрягая волю, собирая в комок все силы, что еще остались в нем, исследователь начал медленно водить рукой над раной, иногда едва-едва касаясь ее, стараясь целиком сосредоточиться на акте исцеления и не думать о том, что уходящая из тела биологическая энергия сейчас так необходима ему самому.
- Бачыш? - заметил старший. - Крывя ужо не идзе.
Рана на глазах подсыхала, покрывалась свежей розовой кожицей. Последним усилием, действуя уже за пределами возможного, исследователь срастил кость, подавил воспалительные процессы в организме, активизировал все его защитные силы и... потерял сознание. Раньше он мог проделать все это шутя, но теперь, на пороге небытия, спасение чужой жизни могло стоить ему собственной.