Однажды дон Хуан сказал мне, что человек имеет предрасположения. Я попросил его объяснить мне это утверждение.
– Мое предрасположение видеть, – сказал он.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне нравится видеть, – сказал он, – потому что только при помощи видения человек знания может знать.
– Какого рода вещи ты видишь?
– Все.
– Но я тоже вижу все, а я не человек знания.
– Нет, ты не видишь.
– Я считаю, что вижу.
– Говорю тебе, что ты не видишь.
– Что тебя заставляет так говорить, дон Хуан?
– Ты только смотришь на поверхность вещей.
– Ты хочешь сказать, что каждый человек знания действительно видит насквозь все, на что смотрит?
– Нет, это не то, что я имел в виду. Я сказал, что у человека знания есть свои собственные предрасположения. Мое состоит в том, чтобы просто видеть и знать; другие делают другие вещи.
– Ну, например, какие другие вещи?
– Возьмем сакатеку, он человек знания, и его предрасположение – танцевать. Поэтому он танцует и знает.
– Значит, предрасположение человека знания – это нечто такое, что он делает для того, чтобы знать?
– Да, это правильно.
– Но как может танец помочь сакатеке знать?
– Можно сказать, что сакатека танцует всем, что у него есть.
– Он танцует так же, как я? Я хочу сказать, так, как танцуют?
– Скажем, что он танцует так же, как я вижу, а не так, как ты можешь танцевать.
– Видит ли он тоже так же, как ты?
– Да, но он также и танцует.
– Как танцует сакатека?
– Это трудно объяснить. Это особого рода танец, который он исполняет, когда он хочет знать. Но все, что я могу об этом сказать тебе – это то, что, если ты не понимаешь путей человека, который знает, то невозможно и говорить о виденьи или танце.
– А ты видел, как он танцует свой танец?
– Да. Однако, это невозможно для любого, кто смотрит на его танец, видеть, что это его особый способ познания.
Я знал сакатеку или, по крайней мере, я знал, кто он такой. Мы встречались, и однажды я покупал ему пиво. Он был очень вежлив и сказал, что я могу свободно останавливаться в его доме, когда мне это понадобится. Я долго забавлял себя мыслью о том, чтобы посетить его, но дону Хуану ничего об этом не говорил.
В полдень 14 мая 1962 года я подъехал к дому сакатеки. Он рассказал мне, как до него добраться, и я легко нашел этот дом. Он стоял на углу и был со всех сторон окружен изгородью. Ворота были закрыты. Я обошел дом кругом, выискивая, нельзя ли где-нибудь заглянуть внутрь. Казалось, что дом пуст.
– Дон Эльяс, – крикнул я громко.
Куры перепугались и рассыпались по двору, ужасно кудахча. Небольшая собачка подошла к забору. Я ожидал, что она залает на меня; вместо этого она просто уселась, наблюдая за мной. Я позвал еще раз, и куры разразились новым кудахтаньем. Старая женщина вышла из дому. Я попросил ее позвать дона Эльяса.