– От случайности не уберечься, – настаивал я. – Невбзможно контролировать все, что происходит вокруг.
– Верно, – согласился дон Хуан. – Но не всякое происшествие случайно. Лукас – не воин. Если бы он был воин, тогда бы он знал, что он ждет и чего он ждет, и не садился бы пьяный за руль. Лукас налетел на скалу, потому что был пьян, и стал калекой из-за собственной глупости. Жизнь воина, —"добавил он, – постоянное упражнение в правильном поведении. Ты вот все спрашиваешь о смысле жизни, а воина это не волнует. Будь Лукас воином – а он, как и любой из нас, может им быть, – он бы отстоял себя. И даже став калекой, нашел бы способ жить по-человечески. Будь Лукас воином, он боролся бы до конца, а не подыхал бы в своей вонючей хибаре с голоду.
Я спросил: а что, если бы дон Хуан сам попал в катастрофу? Скажем, лишился обеих ног. Что бы он тогда предпринял?
– Если бы я не смог жить как человек, – ответил дон Хуан, – то я присоединился бы к тем, кто ожидает нас за пределами этого мира.
Дон Хуан широким взмахом руки обвел вокруг.
Я сказал, что он меня не понял. Я имел в виду, что человек не в силах предусмотреть все случайности, подстерегающие его в обыденной жизни.
– На это я тебе скажу, – произнес дон Хуан строго, – что воина врасплох не застанешь. Он – не из тех, кто стоит разинув рот на дороге; он избегает столкновения с непредвиденным. Случайностей, о которых ты говоришь, избежать не так уж трудно, если, конечно, ты не глупец и не разиня.
– Но постоянно жить настороже невозможно, – не сдавался я. – Представь, что кто-то подкарауливает тебя с винтовкой с оптическим прицелом. С расстояния триста метров он легко уложит тебя на месте. Что бы ты стал делать?
Дон Хуан недоверчиво взглянул на меня и рассмеялся.
– Что бы ты стал делать? – домогался я.
– Если бы кто-то поджидал меня с винтовкой? – переспросил он, явно подсмеиваясь надо мной.
– Да, если бы кто-то поджидал тебя в засаде. У тебя не было бы шанса остаться в живых. Ты ведь не можешь остановить пулю?
– Нет. Но я не понимаю, о чем ты толкуешь.
– О том, что в этой ситуации никакое «правильное поведение» не поможет.
– Почему же? Если кто-то подкарауливает меня с винтовкой, я в тех местах просто не появлюсь!
Очередную попытку «видеть» я предпринял 3 сентября 1969 года. Дон Хуан дал мне выкурить две трубки смеси; ее воздействие было таким же, как и в последний раз. Когда мое тело онемело, дон Хуан взял меня под руку и повел в чапараль; колючий пустынный кустарник простирался вокруг дома на многие километры. Не помню, как мы шли и что делали; наконец оказались на вершине какого-то невысокого холма. Дон Хуан велел мне сесть и сам сел, поддерживая меня, рядом. Рук его я не чувствовал, но видел старика краешком глаза. Он что-то говорил. Слов не помню, но тогда я отлично их воспринимал. Они напоминали вагоны уносящегося вдаль поезда, и последнее слово было тормозным вагоном. Я понимал, о чем оно, но не мог ни выговорить его, ни даже обдумать. Я пребывал в полудремотном состоянии и, словно во сне, видел поезд из слов.