Я говорил долго. Дон Хуан смеялся над моим отчетом до тех пор, пока слезы не потекли у него по щекам. Он несколько раз хлопал себя по ляжкам, и этот жест, который я видел в его исполнении сотни раз, был определенно не на месте, когда он исполнялся на костюмных брюках. Я был наполнен тревогой, которую был обязан выразить словами.
– Твой костюм пугает меня более всего остального, что ты делал со мной, – сказал я.
– Ты привыкнешь к нему, – сказал он. – воин должен быть текучим и должен смещаться в гармонии с миром, его окружающим, будь это мир разума или мир воли.
Самый опасный аспект такого смещения выходит на поверхность каждый раз, когда воин обнаруживает, что мир ни то и ни другое. Мне говорили, что единственным способом преуспеть в этом критическом смещении, это продолжать свои действия как если ты веришь. Другими словами, секрет воина в том, что он верит, не веря. Очевидно однако, что воин не может просто сказать, что он верит. И на этом все оставить. Это было бы слишком легко. Простая вера устранила бы его от анализа ситуации. Воин во всех случаях, когда он должен связать себя с верой, делает это по собственному выбору, как выражение своего внутреннего предрасположения. Воин не верит, воин должен верить.
Несколько секунд он смотрел на меня. Пока я записывал в свой блокнот. Я молчал. Я не мог сказать, что я понял разницу, но я не хотел спорить или задавать вопросы. Я хотел подумать над тем, что он сказал, но моя мысль разбегалась, когда я смотрел вокруг. На улице позади нас стояла длинная очередь автомобилей и автобусов, гудящих своими сигналами. На краю парка метрах в сорока в стороне на одной линии со скамейкой, где мы сидели, стояла группа людей около семи человек, включая трех полицейских в светло-серых униформах. Они сгрудились над человеком, неподвижно лежащим на траве. Казалось, он был пьян или может быть серьезно болен. Я взглянул на дона Хуана. Он тоже смотрел на человека. Я сказал ему, что по какой-то причине я не способен сам разобраться в том, что он только что мне сказал.
– Я не хочу больше задавать вопросы, – сказал я. – но если я не прошу тебя объяснить, я не понимаю. Не задавать вопросов очень ненормально для меня.
– Прошу тебя быть нормальным любыми средствами, – сказал он с наигранной серьезностью.
Я сказал, что я не понимаю разницы между тем, когда человек верит и должен верить. Для меня это одно и то же. Воспринимать, что эти утверждения различны было бы все равно, что расщеплять волосы.
– Помнишь историю, которую ты рассказывал мне о своей подруге и ее кошках? – спросил он спокойно.