— Ты был так же реален, как и все остальное, — сказал я. Я почти забыл об этих событиях, но я помнил, что мне показалось странным, как он мог найти мою квартиру. Я отбросил свое удивление, просто предположив, что он разузнал у кого-то мой новый адрес. Хотя, задумайся я об этом поглубже, я не смог бы назвать никого, кто знал бы тогда, где я живу.
— Давай проясним этот момент, — сказал он в ответ. — На моем языке, языке магов древней Мексики, я был таким реальным, каким только мог быть, и в таком виде я действительно пришел к тебе из моего внутреннего безмолвия, чтобы сообщить тебе о требовании бесконечности и предупредить тебя, что у тебя осталось мало времени. И ты, в свою очередь, из своего внутреннего молчания действительно отправился в этот выбранный нами город, чтобы сказать мне, что ты сумел выполнить требование бесконечности.
На твоем языке, языке обычного человека, я в обоих случаях был сном-фантазией. У тебя был сон-фантазия, что я приехал к тебе, не зная адреса, а затем у тебя был сон-фантазия, что ты приехал, чтобы встретиться со мной. Что касается меня как мага, то, что ты считаешь своим сном-фантазией о встрече со мной в том городе, было настолько же реально, как наш с тобой разговор сегодня.
Я признался дону Хуану, что я никак не мог приспособить эти события к образу мышления человека Запада. Я сказал, что думать о них в терминах снов-фантазий означает создавать ложную категорию, которая не выдерживает критики, и что единственным сколько-нибудь приемлемым объяснением является другой аспект его знаний: сновидение.
— Нет, это не сновидение, — подчеркнул он. — Это что-то более непосредственное и более загадочное. Кстати, у меня для тебя сегодня есть новое определение сновидения, более соответствующее твоему состоянию. Сновидение — это действие изменения точки прикрепления к темному морю осознания. Если так его рассматривать, это очень простое понятие и очень простой маневр. Тебе нужно все, что у тебя есть, чтобы осознать это, но это вполне осуществимо и не окружено мистическим туманом.
— Название сновидение всегда выводило меня из себя, — продолжал он, — потому что оно ослабляет очень мощное действие. Из-за этого названия оно кажется чем-то случайным; оно в каком-то смысле становится фантазией, которой оно никак не является. Я пытался изменить это название, но оно слишком глубоко укоренилось. Может быть, когда-нибудь ты сможешь изменить его, хотя, как и со всем остальным в магии, боюсь, что, когда ты это действительно сделаешь, тебе будет уже до лампочки, как что бы то ни было называется.