– Сколько же раз, мерзавцы, вы ее вилами ткнули? – Плешаков присмотрелся повнимательней. – И почему именно вилами?
– Ножа подходящего не нашлось… А вилы как раз рядом стояли… – замялся Альфонс. – Ткнули, конечно, от души… Для верности, как говорится…
– Помолчи, – перебил Плешаков Альфонса. – Пусть она сама рассказывает.
– Что рассказывать… И так все видно, – сказала Верка устало. – Проникающее ранение брюшины с повреждением внутренних органов. Как следствие перитонит и общее заражение крови. Люди, оставшиеся без срочной хирургической помощи, с такими ранами не живут… А я вот живу и даже разговариваю. Самочувствие удовлетворительное… Раны зарубцевались уже через сутки… Но таких суток я бы никому не пожелала.
– Думаешь, мне сейчас хорошо? – возмутился Плешаков, не допускавший даже мысли, что кто-либо способен испытывать страдания более мучительные, чем он сам. – Я третьи сутки на одном молоке… Зубами как волк щелкаю… Недавно язык прикусил… Горю весь от боли…
– Тогда мы друг друга поймем, – Верка с усилием улыбнулась.
– Так где же этот знаменитый порошок? – Плешаков не мог скрыть нетерпения.
Прежде чем Верка успела ответить, Альфонс с подобострастной торопливостью открыл футляр своих серебряных карманных часов, под крышкой которых хранился весь остаток бдолаха. Плешаков осторожно потрогал и понюхал волшебный порошок, но на вкус пробовать не стал.
– Неужели это зелье от всех болезней помогает? – удивился он. – А на вид дрянь какая-то.
– Проверь – узнаешь, – ответила Верка лаконично.
Плешаков, хоть и считался мужиком неробкого десятка, вел себя сейчас, как девочка, которая одновременно и девственности лишиться желает, и последствий опасается. В народе про подобные ситуации говорят: «И хочется, и колется».
Поманив Верку к себе, Плешаков с видом знатока принялся ощупывать ее живот
– "пальпировать", как говорят врачи. Результатами осмотра он остался недоволен
– живот был немного вздут и горяч, а струпья на ранах казались хрупкими, как корочка на плохо прожаренном бифштексе. То, что любому врачу или просто здравомыслящему человеку показалось бы чудом, для Плешакова – эгоиста и недоучки – выглядело как нечто само собой разумеющееся. Верка поняла, что ее мукам конца-края не видно.
– Так в чем же проблема? – поинтересовалась она. – Боитесь, что я вас отравлю?
– А если и в самом деле отравишь? Какие у меня могут быть гарантии? – Плешаков, веривший в свою проницательность, прищурился, но боль тут же заставила его прикрыть глаза ладонью.
– Но ведь я же это средство уже принимала, – сказала Верка, дождавшись, когда стоны Плешакова стихнут.