— А ведь и вправду он! — вскричал Можирон. — Ну-с, почтеннейший хозяин сего дома, вы и ночью охраняете свою собственность, ни на секунду не смыкая глаз?
— Именно так, почтеннейший остроумец! — отозвался Пардальян. — Я на страже в любое время суток!
— Прекратите! — резко вмешался взбешенный герцог Анжуйский. — Хватит шутить, месье, позвольте нам войти!
Пардальян невозмутимо повернулся к Келюсу и Можирону:
— Прикажите вашему слуге вести себя, как подобает, иначе я его выдеру, а вас завтра утром нанижу на шпагу, если вы решитесь появиться на Пре-о-Клер.
— Подлец! — закричали герцогские любимцы. — Завтрашнего утра ты не увидишь… Ты умрешь прямо сейчас!
Шевалье стремительно выхватил шпагу. Молния с громким свистом рассекла воздух. Сверкнувший клинок со всего маху плашмя ударил Моревера по лицу, будто стальной хлыст, и оставил на щеке багровый рубец. А Пардальян уже стоял в боевой стойке и назидательно говорил:
— Если уж вам так хочется сегодня, а не завтра, я к вашим услугам. Но, клянусь Пилатом, что сказал бы батюшка, увидев меня здесь? Ах, месье, я в отчаянии! Ведь ударив вас, я пренебрег заветами отца!
Теперь уже Можирон, получив укол, охнул и отскочил; из его окровавленной правой руки со звоном выпала шпага.
Дошла очередь и до Келюса, но тут прозвучал властный окрик герцога Анжуйского:
— Хватит!
Герцог отстранил Келюса и без оружия приблизился к Пардальяну. Шевалье опустил шпагу, уперев острие клинка в носок своего сапога.
— Месье, — проговорил герцог Анжуйский. — Мне кажется, вы отважный и благородный человек.
Пардальян отвесил низкий поклон, не выпуская, однако, из виду своих противников.
— Но, узнав, с кем сейчас свела вас судьба, — продолжал свою речь герцог, вы горько пожалеете о тех словах, которые недавно произнесли.
— Месье, — отозвался Пардальян, — я уже сожалею, поскольку вижу, что вы — человек благовоспитанный. Разумеется, как бы подло и мерзко ни вел себя дворянин, называть его лакеем — это уж хватить через край! Я приношу вам свои извинения и заверяю, что непритворно огорчен.
В словах Пардальяна сквозила явная насмешка, и лицо герцога побелело от гнева. Но он твердо решил не замечать дерзости Пардальяна и сделал вид, что удовлетворен извинениями, хотя отлично понял, что юноша нанес ему новое оскорбление.
— Я доволен, что вы раскаиваетесь, — со значением изрек герцог, пытаясь говорить с величавой важностью, что, правда, у него не слишком получалось. — Теперь же, когда мы с вами уладили это недоразумение, я могу заверить вас, что пришел в этот дом по делу.
— Ах так! Что же вы раньше не сказали?! Стало быть, месье, у вас тут дело…