Не сводя с Бурлака взгляда, пятясь спиной, Сарматов покидает площадку.
Бурлак поднимает вверх руку со сжатым кулаком.
— Прорвемся, командир! — кричит он. — Кому суждено быть повешенным, тот не утонет!
Бурлак смотрит вокруг: на ущелье, снежную гряду хребтов, утреннее в розовых перистых облаках небо и, перекрестившись, отрывает от мины башмак.
— Не дотрагивайся до нее! — кричит Сарматов. — Уходи!.. Уходи, Иван!
Но Бурлак становится перед миной на колени и, подсунув ладони, выдергивает ее из грунта.
— Ложись, Игорь! — кричит он.
Балансируя на влажных от росы валунах, Бурлак доходит до ручья и, осторожно опустив свой страшный груз в воду, одним рывком бросается за камни и зажимает руками голову. Рядом падает Сарматов. Некоторое время они лежат без движения, ожидая, что вот-вот раздастся страшный взрыв, но тишина по-прежнему прерывается лишь шелестом травы да попискиванием грызунов. Первым приходит в себя Бурлак.
— Артистка, мать ее!.. — восклицает он и с удивлением спрашивает: — Дождя-то вроде не было, Сармат!
— Какого дождя?.. — удивляется Игорь.
— Ты мокрый, как цуцик! Выжми портки-то!
— Ладно тебе! — отмахивается тот. — Скажи лучше, чем песня заканчивается?
— Какая песня? А-а... постой-ка... Постой... Не-е, не могу вспомнить! Будто память отшибло! — качает головой Бурлак. Он смотрит на часы, потом на небо. — Однако вертушка опаздывает...
Сарматов кивает и, стараясь не встречаться с Бурлаком взглядом, уходит к вышке, бросив на ходу:
— Пойду мужиков ближе перебазирую.
Влажный зной наполняет ущелье, над которым нависают ослепительно белые, заснеженные вершины хребта. Группа распласталась на камнях в стороне от вертолетной площадки. Под кустом с большими, похожими на лопухи листьями мается на носилках американец. Ему, по всей видимости, стало еще хуже. Он кричит что-то в бреду, рвется встать, но примостившийся рядом Алан силой вжимает его в носилки.
— Вах, вах, вах! — цокает он языком. — Худа, совсэм худа, бедный янки!
Сарматов смотрит на небо, переводит взгляд на часы и хмуро произносит:
— Мужики!.. Мы здесь уже шесть часов паримся. Похоже, напрасно ждем — уходить надо!..
— Куда? — устало спрашивает Савелов.
— Не куда, а откуда! Отсюда уходить нужно, а там сориентируемся.
— Обули нас, командир? — глядя прямо в глаза Сарматову, спрашивает Силин.
— Обули! — кивает Сарматов, и на лицо его опускается тень злости, смешанной с обидой.
— Почему, командир? Зачем они это с нами делают?
— Я знаю столько же, сколько и ты, Силин. И задавать мне такие вопросы бессмысленно, — отвечает Сарматов, еле сдерживая себя от того, чтобы не разораться во всю глотку. От того, чтобы не покрыть трехэтажным матом свое начальство, безнадежную ситуацию, душманов, которым никак не живется мирно, чужую землю под ногами, по которой приходится топать вот уже который день, и даже беднягу Силина за то, что он задает глупые вопросы, на которые он, Сарматов, не может знать ответа.