— Прекратили разговоры! — прикрикивает на них Сарматов, которому уже порядком надоел этот треп. Он поворачивается к Савелову: — А с вами, капитан, мы продолжим разговор в более комфортных условиях.
— О чем нам с тобой говорить, майор? — в голосе Савелова слышится нескрываемая злость.
— О нравственно-эмоциональных сентенциях! — отрезает Сарматов.
* * *
Утренние рассветные сумерки смело вползают в ущелье. Река вновь окутывается молочным туманом. Камни и деревья по ее берегам приобретают странные, размытые очертания. Кажется, что у реки столпились сказочные великаны, страшные чудовища, фантастические животные. Местами туман встает сплошной стеной, и тогда Сарматову, чтобы оценить обстановку, приходится выбираться из туманного месива на камни, возвышающиеся над ним. Вынырнув в очередной раз, он подносит к глазам бинокль. Кругом крутые галечные осыпи, валуны, кустарники и отвесные скалы на противоположной стороне ущелья. Все тихо и мирно, но что-то заставляет Сарматова насторожиться. Он улавливает какое-то движение за кустами и терпеливо ждет. Наконец из кустов выносится грациозными, легкими прыжками круторогий горный баран — архар — и застывает на скалистом утесе. Почувствовав присутствие людей, он бьет о камень копытом и, нехотя развернувшись, скачет в черный провал расщелины.
Сарматов передает бинокль вышедшему из-под туманного полога Алану.
— Вон там, у ствола сухого дерева, почти на вершине, не пещера ли? — спрашивает Сарматов.
— Да вроде бы. Но нужно проверить.
— Давай с Бурлаком. Только без шума...
— Есть! — мгновенно откликается Алан.
Проводив взглядом растаявших в тумане Алана и Бурлака, Сарматов командует остальным:
— Привал, мужики!
Харченко и Шальнов кладут носилки с американцем возле воды. Сарматов трогает его за здоровую руку и просит:
— Пей, полковник. Прошу тебя, пей, а?
Тот лишь пристально смотрит на него. Выглядит американец еще хуже прежнего. Глаза его ввалились, исхудавшее лицо почернело, губы потрескались и спеклись.
— Ну что же ты?.. — спрашивает Сарматов, и в голосе его нет прежней злости.
Еле шевеля распухшими губами, американец выталкивает из себя:
— В уставе американской армии сказано... если нельзя выполнить приказ, офицер обязан... обязан принять все доступные меры для спасения своей жизни и жизней подчиненных.
— Сдаться «духам»? — резко обрывает его Сарматов.
— Такие, как... ты, не сдаются, — спокойно отвечает американец.
— Тогда что же?
— На войне жестокость — способ... способ спасения, майор.
— Ах, вот ты о чем!..
— Я все равно обречен. И это понятно не только мне, но и тебе. Я смирился... с неизбежным.