У доктора Юсуфа от удивления открылся рот.
— Старый Осира практикует за городом, в синтоистском монастыре, — подал голос сержант Бейли. — Чтобы вы снова не вляпались в какое-нибудь дерьмо, парни, надеюсь, не будете против, если рыжий Бейли прямо сейчас подбросит вас туда.
— О, сахиб! — вознес руки к небу Юсуф.
* * *
Покружив по крутым пригородным автострадам, полицейский «Форд» остановился перед металлическим забором, за которым среди цветущей сакуры проглядывали несколько строений в старом японском стиле, окруженных резными деревянными колоннами, поддерживающими вздернутые углы темных черепичных крыш. От созерцания монастыря, будто сошедшего с картины древнего японского художника, Сарматова оторвал рокочущий бас рыжего Бейли:
— Мистер Карпентер, Патрик Бейли, по прозвищу Бешеный коп Бейли, будет рад когда-нибудь увидеть тебя в полном здравии. А если у тебя возникнут проблемы, спроси обо мне или мистере Корвилле в любом китайском борделе или портовом притоне, и там всегда подскажут, где нас найти.
— Что такое притон?
— Это там, где тусуются наркоманы, карточные шулера, проститутки, гомики, убийцы, воры, садисты и прочая пакость, мистер Карпентер.
— Я не помню, что это такое, но, наверное, что-то очень нехорошее...
— Упаси тебя бог, парень, вляпаться в их компанию, как когда-то вляпался в это дерьмо друг комиссара Корвилла Майк, по прозвищу Крутой Крек!.. — сжав веснушчатой лапой руку Сарматова, пробасил полицейский сержант.
По лицу седого старика-японца, сидящего на циновке, блуждала загадочная, доброжелательная улыбка. Временами он бросал на сидящих напротив Сарматова и доктора Юсуфа цепкие взгляды и тут же отводил раскосые глаза в сторону. Сарматов участия в разговоре не принимал. Он внимательно изучал такономе — нишу с икебаной, имеющуюся в каждом японском доме, и какомоно — картину с традиционным японским пейзажем.
Выслушав от Юсуфа историю злоключений Сарматова, старик вздохнул и отвернулся к окну, за которым опадали с отцветающей сакуры нежно-розовые лепестки.
— "Печальный, печальный мир! Даже когда расцветают вишни... Даже тогда..." — с грустью процитировал он средневекового японского поэта и, выдержав долгую паузу, добавил: — За долгие годы жизни старый бродячий самурай Осира сделал лишь один правильный вывод: нам не дано изменить наш мир, но мы можем ценой жертвенного служения долгу изменить себя, и тогда, возможно, в мире будет меньше горя и слез.
— Истинно так, — поспешил согласиться Юсуф.
— Нет сомнений, уважаемый коллега, — повернулся старик к нему, — ваш друг обладает очень сильным характером и волей. Его лицо напоминает мне маску... Маску мицухире — японского героя-воина. В его жизни, вероятно, были страдания и проблемы при исполнении долга, но я вижу, что они не ожесточили его душу. Смирение, с каким он переносит выпавшие на его долю испытания, вызывает у старого Осира восхищение, ведь смирение и покорность судьбе — отличительная черта моих соплеменников, коллега. Я рад, что эти качества свойственны и другим народам.