— Произвести обыск!
Группа разделилась. Несколько человек вошли в камеру и стали перетряхивать ее с потолка до пола. Оставшиеся в коридоре шмонали заключенных: выворачивали карманы, ощупывали одежду, заставили снять ботинки и даже носки. Тех, кто, по мнению шмональщиков, слишком медленно выполнял команды, награждали увесистыми тычками под ребра и по ногам. Если не считать ставшей уже привычный грубости, шмон проходил спокойно.
Камера, в которой сидел Панфилов, была бедной — ни денег, ни чая, ни игральных карт найти не удалось. Под досками настила обнаружились лишь несколько спичек. Об этом и крикнул из камеры один из солдат.
Прапорщик, остававшийся все это время в коридоре, был явно недоволен результатами обыска.
— Что, радуетесь? — с искренней злобой сказал он, обращаясь к заключенным. — Напрасно.
У Архипа нашли огрызок, карандаша. Прапорщик тут же стал придираться.
— Это что такое? У вас, оказывается, писатель есть?
— Карандаш не запрещено иметь, гражданин начальник, — глухо произнес Архип, при этом он чуть отвернул голову от стены.
— А ну-ка заткнись, шелупонь! — заорал «кусок». — Щас как шваркну по репе, мозги по стенке растекутся!
Архип затих, не желая получить удар дубинкой по голове. Молчали и остальные. Кому же охота связываться с дураком?
Панфилову тоже врезали пару раз по почкам, но не так чтобы слишком сильно. Прапорщик, явно испытывавший зуд в руках, то и дело покрикивал на подчиненных. Те, по его мнению, не проявляли должного рвения.
— За толканом ищите.
— Нет там ничего, товарищ прапорщик. Уже два раза смотрели.
— А в бачке?
— Смотрели, товарищ прапорщик.
— Сержант, смотри в толкане.
— Как смотреть?
— Руку туда засунь, урод. Первый день замужем, что ли? Всему вас учить надо!
Боец, закатав рукава гимнастерки до локтя, засунул ладонь в отверстие унитаза и принялся шарить там пальцами. Наконец после безуспешных поисков он вытащил руку и принялся брезгливо стряхивать воду.
— Ничего нет, товарищ прапорщик.
— Плохо ищете, сукины дети. Должно что-нибудь быть. Всех на уши поставлю!
Помахивая дубинкой, прапорщик подошел к Панфилову и остановился у него за спиной. Его внимание привлекла перевязанная грязным бинтом рука заключенного. Ничуть не стесняясь, он ткнул Константина кончиком дубинки в предплечье.
— Это что?
— Бинт.
— Я вижу, что бинт! — нервно заорал прапорщик. — Что под ним?
Константину так и хотелось сказать: «Анаша», но он удержался и промолчал. Это молчание привело прапорщика в еще большую ярость.
— Что под бинтом? — завопил он.
— Ожог, — односложно ответил Панфилов.