В приемной валялись в одной куче мертвые и умирающие. Раненые, погребенные под трупами, стонали и молили о помощи. Уолкер добивал их из «магнума» — один выстрел в затылок, и все. Он видел по телевизору в сериале «Холокост» — немцы делали так. Это гуманно, по-христиански. Он перезарядил оружие и уселся на пол, рядом с жертвами. Ему было удобно, хорошо рядом с ними. Он один из них. Он избавил их от опасности, им больше ничто не грозит. Он служит Сыну. Это цель его жизни.
Он ползал среди тел, не выпуская из рук ружья и поглядывая на открытую парадную дверь. Она не закрывалась, мешал чей-то труп. На улице бегали, кричали люди, с визгом тормозили патрульные машины, из них выскакивали полицейские. Вход держали под прицелом, но близко никто не подходил. Уолкер смотрел на них, как смотрят на экран телевизора с выключенной громкостью, отрешенно, как сквозь сон. Он поднялся и пошел обратно, в кабинет Эйба Моррисона. Положил оружие на стол и открыл внутреннюю дверь, ведущую в соседний офис, в комнату Терри. Здесь запах свежей крови был почти невыносим. На полу глубокие лужи крови, стены забрызганы. Здесь он отрубил голову Уолтеру Чаппелу. Топор еще торчал в теле. Уолкер наступил Чаппи на грудь, выдернул лезвие. Вернулся в кабинет, взял оружие и вышел в коридор.
Он не заметил, что тело Эстер исчезло.
Вернувшись в приемную, Уолкер прислонил ружье к стене, «магнум» снова засунул в сапог. Он выбрал ближайший труп — молодая белая женщина — и ловко, одним ударом отделил ее голову от туловища. Голова откатилась на несколько шагов. Уолтер отбросил топор в сторону, лезвие звякнуло об пол. Подобрал и несколько раз встряхнул голову. Она была нужна ему, как банка с краской. Он окунул два пальца в рану и написал на чистой стене:
УБИВАЙТЕ ЕВРЕЕВ! УБИВАЙТЕ ЕВРЕЕВ!
УБИВАЙТЕ ЕВРЕЕВ! УБИВАЙТЕ ЕВРЕЕВ!
Прошло какое-то время, в голове у него немного прояснилось, он услышал, как рыдает и молится Флоренсия:
— Santa Maria! Madre de Dios...
Уолкер отбросил ненужную уже голову, взял ружье и пошел в кабинет Моррисона. Остановился на пороге. Мексиканка все плакала и взывала к Господу. Глаза ее были зажмурены, тяжелые груди вздрагивали при каждом всхлипе. Он посмотрел на нее, потом вниз, на свою покрытую кровью правую руку. Член его был напряжен. Он начал мастурбировать. Уолкер был счастлив.
Эстер очнулась, когда в приемной началась стрельба и истерически зарыдала Флоренсия. Она заставила себя очнуться, выйти из полусонного, полубессознательного состояния. Ей было почти хорошо, тело не болело, и Бобби был опять с ней, живой, счастливый, и наркотики были ему не нужны, а маленький Бобби вырос, сделал карьеру и ходил каждый день на работу в костюме-тройке, как у Кларка Джонсона. Гораздо лучше, гораздо легче было оставаться в спасительной темноте. Но она заставила себя выплыть на поверхность. Непреодолимое, всепоглощающее стремление —