— Не беспокойтесь, папаша, я к этому привык. Сами понимаете, при моей профессии приходится иногда держать при себе чуть не миллион. Благодаря этому мы по крайней мере избегнем множества формальностей и проволочек. Не беспокойтесь.
Станционный служащий объявил:
— Пассажиры на Париж! Занимайте места! Они бросились в вагон; там оказались две пожилые дамы.
Лебрюман прошептал жене на ухо:
— Какая досада, не придется покурить! Она отозвалась чуть слышно.
— Мне тоже очень досадно, только по другой причине.
Поезд засвистел и тронулся. Переезд длился час, но супруги разговаривали мало, так как старушки не спали.
Как только они очутились на площади вокзала Сен-Лазар, Лебрюман сказал жене:
— Если хочешь, дорогая, съездим сначала на бульвар позавтракать, а потом не спеша вернемся на вокзал за багажом и отправимся в гостиницу.
Она тотчас же согласилась:
— Конечно, поедем завтракать в ресторан! Это далеко?
— Да, довольно далеко, но мы сядем в омнибус. Она удивилась:
— А почему не взять фиакр? Он стал шутливо журить ее:
— Так-то ты экономишь? Фиакр на пять минут, по шести су за минуту — какая широкая натура!
— Правда! — сказала она, немного смутившись. Приближался большой омнибус, запряженный тремя лошадьми. Лебрюман закричал:
— Кондуктор! Эй, кондуктор! Тяжелая карета остановилась. И молодой нотариус, подсаживая жену, сказал ей скороговоркой:
— Входи внутрь, а я заберусь наверх, хоть одну папироску выкурю до завтрака.
Она не успела ответить; кондуктор взял ее под руку, помог подняться на ступеньку, втолкнул внутрь, и она, растерявшись, повалилась на скамью, с недоумением глядя в заднее окошко на ноги мужа, карабкавшегося на империал.
Потом она замерла между толстым господином, пахнувшим табаком, и старушкой, пахнувшей псиной.
Все остальные пассажиры, молча сидевшие в ряд, — лавочник, работница, сержант-пехотинец, господин в золотых очках и шелковом цилиндре с огромными полями, загнутыми в виде водосточных желобов, две хмурые и важные дамы, которые всем своим видом словно говорили:
«Мы, правда, находимся здесь, но заслуживаем лучшего общества», — две сестры милосердия, девушка без шляпки и факельщик — все они казались собранием карикатур, музеем гротесков, вереницей шаржей на человеческие лица и напоминали шеренгу тех смешных паяцев, по которым стреляют в ярмарочных тирах.
От толчков омнибуса головы пассажиров дергались, их дряблые щеки дрожали; грохот колес одурманивал всех, и они казались придурковатыми, сонными.
Молодая женщина была подавлена.
«Почему он не сел со мною вместе?» — думала она. Ее томила смутная грусть. Право, он мог бы отказаться от своей папироски.