Наша лошадь устало подвезла нас прямо к южным воротам, которые охранял хорохорившийся дед с залихватски закрученными седыми усами и алебардой наперевес. Весь бравый вид старичку портила консервная банка, поеденная ржой, служившая ему рыцарским шлемом. Дедок восседал на ящике в тени каменного навеса.
— Кто такие?! — грозно вопросил он, выбираясь из-под козырька. — Ночь подбирается к обережному кругу — неча туточки чужим разгуливать!
«Вот это гостеприимство, ничего не скажешь!» . Что, теперь жди утра и пропадай за воротами?!
— Разве так заповедовал Единый встречать вернувшихся из долгого пути родственников, а, дядя Хайян? — наконец-то подала голос подруга.
Хорошо, а то я уже начала опасаться, как бы она не онемела.
Оружие с глухим стуком упало на землю. Сухие старческие руки порывисто обняли Тайю, одновременно пытаясь утереть выступившие на глазах.
— Прости дурня старого, внучка, — запричитал дедок. — Совсем глаза подводить стали. Мы уж не чаяли никого из вас увидеть! Ни тебя, ни сестренку твою. Почто опять в наши края? Весточка до нас донеслась, словно ты замуж пошла за кернийского барона, али брешут все?
— Не врут. Овдовела я, дядя Хайян. Вот и решила вернуться в родные места, да не одна, а с дочкой, — девочка смущенно выглянула из-за материнской юбки. — Это Мийя. А это, — тут было указано на меня. — Рель — мой провожатый. Может быть, впустишь нас все-таки в Ольном?
Старик, спохватившись, широко распахнул ворота и не позабыл запереть их вслед за нами. Людей на улицах было не много, но те, что оказались неподалеку, ошеломлено смотрели на моих спутниц. Они, в отличие от Хайяна, близорукостью не страдали и тянулись следом. Опережая нас, несся недоуменный шепоток: «Она вернулась? Кто вернулась? Она вернулась!».
— Батюшка с матушкой твои, слава Единому, живы и здравствуют, — отвечал по дороге на бесчисленные вопросы бывшей алонии Хайян. — Тийан и по сию пору первый кузнец в деревне, хотя твой братишка уже ни в чем ему не уступит. Как времечко-то бежит! Еще недавно хворостиной стегал этого сорванца за покражу яблок! А вот уже и усища отрастил, да жену завел. Женился он, к слову приветить, на дочке Кейна-пасечника, живут с твоими родителями. Двое деток погодок подрастает. Эйя преставилась прошлой весной, совсем плоха перед смертью стала, никого из родных не узнавала. А уж что чудила! Бывало, нарядится под вечер, аки молодуха, какого бедолагу словит, и давай с ним по улице прохаживаться. Невеститься, значит — вся деревня со смеху покатывается! Или вот еще…
За такими занимательными разговорами, пройдя половину поселка и свернув с главной улицы, наша процессия остановилась перед добротным, ладно сложенным домом. Чуть поодаль нещадно дымил трубой приземистый сруб, по моему скромному разумению (а может и с подсказки Рисы), бывший кузницей. Тайя неуверенно окаменела у калитки, не решаясь сделать следующий шаг. Все сопровождающие замерли истуканами, ожидая ее дальнейших действий. Не знаю, как долго мы так простояли бы, если б в это мгновение, будто почувствовав всеобщую нерешительность, из дома не вышла женщина. Не подлежало сомнению, что я видела мать Тайи: те же черные волосы, но с нитями серебра, собранные в тяжелый пучок, высокая статная фигура, которую как ни старались, не смогли испортить прошедшие годы и нелегкая деревенская жизнь.