У Балам-Акаба начали болеть колени, он обливался потом. Поднимаясь все выше, он считал про себя. Только так он мог измерить пройденный путь, потому что кустики и деревца у него над головой мешали разглядеть прямоугольные контуры храма на остроконечной вершине пирамиды. Десять, одиннадцать, двенадцать… Сто четыре, сто пять… Дыхание давалось ему с трудом. Двести восемьдесят девять. Двести девяносто… Теперь уже скоро, подумал он. На фоне звездного неба он уже видел вершину. Триста один… Наконец, с готовым выскочить из груди сердцем, он оказался на ровной площадке перед храмом.
Триста шестьдесят пять. Это священное число обозначало количество дней в солнечном году и было вычислено предками Балам-Акаба задолго до того, как испанские завоеватели ступили в XVI веке на землю Юкатана. Строители пирамиды думали и о других священных числах: например, двадцать ее уступов символизировали двадцатидневные отрезки, на которые у древних делился более короткий ритуальный год, состоявший из двухсот шестидесяти дней. Точно так же первоначально верхушку пирамиды окаймляли пятьдесят два каменных изображения змеи, ибо время делало полный круг за пятьдесят два года.
Балам-Акаб размышлял о кругах, когда осторожно опустил на площадку сверток в одеяле, развернул его и вынул бесценную чашу. На вид в ней не было ничего особенного. Шириной она была как расстояние от его большого пальца до локтя, толщина ее стенок — как его большой палец, и сразу было видно, что она очень старая, даже древняя, снаружи не раскрашенная, а внутри ее поверхность была просто тусклой, темного цвета. Непосвященный вполне мог назвать ее безобразной.
Круги, думал Балам-Акаб. Теперь, когда не надо было больше заботиться о сохранности чаши, движения его стали быстрыми. Он снял заплечный мешок, вынул обсидиановый нож, длинную бечевку с вплетенными в нее шипами и полоски бумаги, сделанной из коры смоковницы. Он быстро снял мокрую от пота рубашку, обнажив перед богом ночи свою худую грудь.
Круги, циклы, обороты. Балам-Акаб встал так, чтобы оказаться перед входом в храм, лицом к востоку, туда, где солнце каждый день начинало свой цикл, как символ вечного возрождения. С этой высоты ему открывалось обширное пространство вокруг пирамиды. Даже в темноте он видел, на какой большой площади пришельцы вырубили деревья. Более того, он различал в четверти мили справа сероватую ленту взлетно-посадочной полосы. Он видел и множество больших палаток, поставленных пришельцами, и бревенчатые постройки, возводимые ими из поваленных деревьев. Он видел костры, которых не заметил, идя через джунгли, и тени, отбрасываемые вооруженными часовыми. Скоро прилетят и другие самолеты, привезут еще больше пришельцев и еще больше машин. Это место подвергнется еще большему осквернению. Бульдозеры уже прокладывают дорогу через джунгли. Надо что-то делать, чтобы остановить их.