Подумав, она добавила:
— Смотрите не потеряйтесь, когда пойдем через зал. В это время там много народа.
И легко застучала каблучками по старым ступеням. Он поспешил за ней. От зеленых обшарпанных стен исходила душная влажность и поражала хлипкость перил. И почему-то казалось, что в любую секунду вырастет на пути приведение.
Хотя, привидения не в универмагах, а в замках живут. Но ему казалось именно так. И от этого к ощущениям страха потери и радости обретения добавлялась загадочность. И таинственность. Он не решался спросить как вышло, что она живет именно здесь. И всегда ли живет? И вообще, кто она? И, главное, как это чудо зовут?
Поднявшись на второй этаж, они прошли длинным узким коридором и уткнулись в еще одну тяжелую железную дверь.
— Здесь тугие пружины, — прошептала она, — вам придется мне немного помочь.
Дверь действительно открылась весьма неохотно — по глазам ударил яркий солнечный свет, от которого в полутьме лестницы и коридора успели отвыкнуть и он, и она. Девушка виновато взглянула и попросила:
— Пожалуйста, не обижайтесь, но дальше порознь пойдем.
И сразу стало понятно, чем ее не устроил парадный вход.
— Конечно, я все понимаю, — ответил он. — Конспирация превыше всего.
— Мне не нравится это слово, — нахмурившись, сказала она, — я никого не боюсь, но иногда люди не понимают самых простых вещей. Мне не хочется, чтобы о нас плохо даже подумали.
— И уж тем более не будем давать почву злым языкам, — с улыбкой добавил он. — Я все понимаю. Светлые вещи от случайного глаза пачкаются иногда.
— Не иногда, а слишком часто, — вздохнула она и, шагнув в зал, испуганно оглянулась: — Но смотрите не потеряйтесь!
Он успокоил ее:
— Нет-нет, я отстану на три шага, не больше.
Она летела по залу мимо секций одежды, обуви, тканей, а вслед ей неслось: “Ефросинья, привет!”, “Фрося, как поживаешь?”, “Куда, Фросик, спешишь?”, “Остановись, Фросюшка, поболтаем!”.
Было видно, что она здесь любимица. И еще, он узнал (наконец!) как это чудо зовут.
“Ефросинья! Древнее имя. И очень красивое. Да, эту девушку должно звать именно так”, — подумал он, отчетливо понимая, что принял бы имя любое, хоть Пелагея, хоть Катерина, хоть модное нынче Стефания.
Он, послушно отстав на три шага, шел за ней и с удивлением констатировал, что ни одного взгляда на себе не поймал: все смотрели только на Ефросинью — издали ее замечали и провожали улыбками добрыми, радостными.
“Как же мы дальше пойдем? — встревожился он. — Если все смотрят ей вслед, то обнаружат, что мы войдем в одну дверь. А она ничего не говорила о том, как в дальнейшем мне действовать. Что теперь делать? Просто за ней идти? Или остановиться и ждать?”